Обучение оказалось делом нелегким. Кроме задания с вечным льдом, которое еще неизвестно как выполнить, были и другие. Сначала Ваджра и второй ученик магистра Жадиталь, умгар Доду, притащили целый ворох бумаг и берестяных свитков — старые записи учеников об основах магии и первых шагах подготовки тела и духа.
— Тут описаны методики магистров, так, как они нас учат, — говорил Ваджра, — можно почитать, может, подойдет что. Но все равно лучший способ сосредоточения и призыва силы каждый создает себе сам. Я, например, всегда вспоминаю, как вылупляется бабочка: у нас дома, на северной стене, всегда висело много коконов. Пока лопается скорлупка, пока разворачиваются крылья — собираю силу, а как полетит — можно отпускать и завершать действие.
Глядя на Ваджру, Адалан представлял себе не бабочку, а лягушонка, такой он был нескладный. Но когда шивариец начал показывать призыв, это было по-настоящему внушительно: выпуклые глаза из темно-карих делались вдруг вишневыми, а черты лица твердели, прибавляя мальчишке лет пять возраста.
— Главное, не торопиться, — поучал он, — торопливые маги — закуска для хаа-сар.
— Закуска для хаа-сар — медлительные трусы! — смеялся над товарищем Доду. — Спорим, я зависну быстрее и выше тебя?
В отличие от товарища, Доду был хорошо сложен, непоседлив и всегда весел. Адалан думал, что с таким, наверное, все мечтают подружиться: чем-то, быть может, этой самой веселой уверенностью, он напоминал Ягодку, но сходство не радовало, напротив, казалось каким-то особенно обидным обманом.
— Плевать на бабочек, златокудрый, просто не думай, вообще ни о чем не думай, — говорил он, — смотри!
Доду складывал руки, пару раз глубоко выдыхал — и поднимался над полом на целый локоть. Адалан тоже пытался придумать себе способ сосредоточения: сводил ладони, как рассказывал учитель, представлял в подреберье источник силы, воображал его и цветком яблони, и ледяным кристаллом, и переливчатой форелью, и даже чайкой — он помнил ту чайку, что вынесла его из боли в пустоту на испытаниях, — все тщетно, сила не отзывалась. Наверное, все это были не те ключи, не его образы.
— Ну и златокудрый! — язвил Доду, потешаясь над его неудачами. — Да тебя, парень, поди, в птичьем помете отбелили, а так ты чернее пучеглазого! — А потом: выдох — и вода взлетает над лоханью, выдох — и она закипает прямо в воздухе.
Полдня с этими парнями стали для Адалана настоящим испытанием. Конечно, и Ваджра, и Доду учились не первый год и уже многое умели. Они никак не хотели оставить его в покое, все время строили из себя взрослых магов, облаченных в черное царских советников, а то и лиловых магистров: Ваджра снова и снова лез с ненужными поучениями, а задавака-Доду норовил покрасоваться да лишний раз высмеять. Еще бы! Неумеха из первородных магов — это же так весело… Оба мешали и раздражали. Куда интереснее было бы в тишине разложить записи, и самому в них разбираться или заняться упражнениями, показанными Могучим, а не выслушивать трескотню и дурацкие издевки.