От Гданьска до Варшавы было куда ближе.
Но если Ордин-Нащокин-младший вздумал бежать в Копенгаген, то вряд ли этот город — конечная цель его путешествия. Там никому не нужны письма Алексея Михайловича к царевиче-дмитриевскому воеводе.
— Из Копенгагена он может отправиться в какой-то из шведских городов, объявить себя и снестись со шведским двором, — сказал Шумилов. — Но письма безнадежно устареют. Задумывался ли он об этом?
— Кабы знать, что в письмах! — воскликнул Ивашка.
— Сам бы выпорол дурака плетью! — сердито брякнул Петруха. — А рука у меня тяжелая!
В разгар спора вернулась Анриэтта с немалым узлом и, ни слова не говоря, направилась к баньке.
— Эй, эй! — крикнул ей вслед Петруха. — Первый пар для мужиков, бабы — потом!
Она даже не обернулась.
— Да ну ее… — скучным голосом сказал Шумилов. — Довезем до какого-нибудь города и избавимся, сама сбежит.
Это была некая ревность — нестерпимо знать, что женщина в каких-то мужских делах разбирается лучше мужчины. Шумилов, подьячий Посольского приказа, знал про европейские события немало — из писем, газет, донесений, присылаемых в приказ книг. Анриэтта же изъездила пол-Европы, выполняя поручения кардинала Мазарини, и знала то, о чем в книжках не пишут. Одна беседа о парагвайских иезуитах чего стоила…
Перебрав в пятый раз причины, по которым беглецы могли оказаться в Мемеле, Гданьске, Копенгагене и Гетеборге, московиты спохватились: что-то слишком долго француженка сидит в баньке, не угорела ли. За ней, объяснив на пальцах, в чем дело, послали рыбачку. Та вернулась, разводя руками: Анриэтты в баньке не было.
Оказалось — она незаметно выбралась оттуда и через калитку вышла прямо на морской берег. Там она отыскала заветренное местечко, чтобы высушить длинные волосы. И там же, в дюнах, переоделась.
Она решила, что скромное платье в голландском вкусе пригодится в любой стране. Поэтому выбрала синюю юбку с полосатой каймой внизу, белые чулки (взяла полдюжины пар!), сандалии на деревянной подошве, три белые сорочки, синюю кофту со шнурованием и с рукавами чуть ниже локтя, черную накидку до талии, две кружевные косынки — прикрывать вырез на груди. Косы она уложила и спрятала под маленький чепчик.
Юбка не прикрывала щиколоток, и Анриэтта с удовольствием смотрела на свои ноги — после растоптанных мужских сапог они казались ей совсем крошечными.
В таком виде она и явилась перед московитами.
Ивашка уже знал от Денизы, что носить пестрое в городах на побережье Балтийского моря не очень принято. Узнал он это после попытки купить ей дорогой летник с галунными нашивками, вышитыми вошвами и прочими украшениями, которые она сочла варварскими, хотя вслух этого не сказала. Денизе нравилась простота — лучше всего она себя чувствовала в наряде бегинки.