— А что? В Кракове сейчас королевский двор, — согласился Петруха, — там народу — тьма-тьмущая, затеряемся. Только какой с того прок? Те государевы письма, может, уже и смысла никакого не имеют…
— Этого мы знать не можем, — оборвал его Шумилов. — Наше дело — выследить перебежчиков. А коли от них и точно возможен большой вред государю, ну, тогда… тогда — как Бог даст. Быстро собираем все пожитки и уходим. К рассвету нас тут быть не должно. Шапку не выбрасывайте. Сдается, эта шапка нам еще пригодится.
От Варшавы московиты на всякий случай двинулись в сторону Бреста: если кто за ними следит, пусть думает, будто собрались в Москву. Потом при удобной возможности они проселочными дорогами направились к Люблину. По пути приобрели у еврея-корчмаря трех невысоких лошадок, чтобы поберечь своих бахматов.
Шумилов рассудил здраво: там, где двор, там и люди, которым Ордин-Нащокин-младший привез государевы письма. Иезуиты, конечно, извлекут из них пользу, но, чтобы польза была побольше, могут поделиться сведениями с королевскими вельможами. Да и не только с вельможами.
Вся Речь Посполита знала, что Ян-Казимир — король, поскольку носит корону, а правит государством его супруга, королева Мария-Людвика. Это был тот редкий случай, когда поляки не восхищались женщиной за красоту и целовали ручки, отлично сознавая, что место красавицы в гостиной и спальне, потом в детских комнатах, а воистину уважали свою королеву.
Она была умна и честолюбива, не боялась сплетен и смолоду заводила бурные романы — возможно, потому, что ее замужество не входило в планы сперва кардинала Ришелье, потом кардинала Мазарини. Если бы эта принцесса заполучила такого мужа, какого хотела, она бы всю Францию вверх дном перевернула.
Мария-Луиза Гонзага де Невер, дочь мантуанского князя, для того и поселилась в Париже, чтобы выйти замуж за персону королевской крови. Наметила она себе не более не менее как родного брата короля Людовика Тринадцатого — герцога Гастона Орлеанского. Разумеется, ей этого не позволили. Тогда она, отдохнув после неудачи в объятиях нескольких графов и маркизов, обратила внимание на молодого королевского фаворита Анри де Сен-Мара. Фаворит был хорош собой, пользовался доверием и короля, и Ришелье. Из него можно было вырастить мужа, но при условии, что он получит титул герцога. Раз уж она сама — герцогиня Неверская, то и муж должен иметь соответствующий титул.
Десятилетняя разница в возрасте Сен-Мара не смутила. Высокое происхождение невесты затмило бы и двадцатилетнюю разницу. Он обратился за поддержкой к Ришелье, но мудрый кардинал запретил ему и думать об этом браке, назвав жениха и невесту безумцами. Мария-Луиза, кажется, на такой ответ и рассчитывала: теперь, стоя за спиной Сен-Мара, она принялась плести заговор против Ришелье, в который были втянуты и Гастон Орлеанский, и многие аристократы. Кончилось все это плохо — Сен-Мару отрубили голову, принцесса осталась незамужней.