О том, что Ян-Казимир, воспитанный немцами и иезуитами, недолюбливал поляков, старый ксендз умолчал.
Король принял будущего покоевого в спальне, где занимался важным делом — стоял, растопырив руки, а двое портных закалывали на нем булавками французский брасьер — коротенький, не достигавший пояса, и с короткими разрезными рукавами. Ян-Казимир был щеголем во французском вкусе, польское же платье надевал изредка и главным образом из политических соображений, но иногда приходилось из соображений климатических: парижские моды не рассчитаны на польские зимы.
— Вот господа, которые желают служить вашему величеству, — почтительно сказал отец Миколай.
Он заранее предупредил московитов, чтобы в ноги не валились, а поклонились в пояс.
Иван Афанасьевич после поклона осмелился взглянуть на лицо своего будущего повелителя. И точно — оно было побито оспой, но не настолько, чтобы сделалось страшно. Хуже было другое — большие черные глаза короля смотрели недовольно, а между бровями сразу обозначились две морщины, как говорили, — признак неуемной гордости.
— Я рад, — ответил король. — Пока портные трудятся, расскажите мне о Москве.
— Москва — ужасный город, ваше величество. Там самые грубые нравы, какие только могут быть, — честно сказал Воин Афанасьевич.
— Вы настолько ее не любите?
— Я ее ненавижу, ваше величество.
И это было сказано вполне искренне — Воин Афанасьевич вспомнил молодых стольников и их едкие издевки.
— За что же?
— За то, что там только знатный род в чести, а разум, а верная служба, а способности ничего не значат! Я же хочу служить государю, который умеет это ценить! — пылко воскликнул воеводский сын. — И я желаю… желаю оказать услуги… я привез важные бумаги…
Тут он замолчал, не желая рассказывать о государевых посланиях при посторонних.
— Услуги в возможной войне с вашим государем?
Воин Афанасьевич был человек невоенный, и вопрос короля его озадачил. Но следовало понравиться, и он, совсем малость подумав, ответил:
— Да, ваше величество. Мой отец — один из главных советников русского царя, он человек очень образованный и многому меня учил…
Вдруг Ян-Казимир расхохотался:
— Так вы, молодой человек, может быть, своего отца к нам сюда привезете? Вот было бы прекрасно! Он бы нам тут очень пригодился! Возьметесь его привезти?
— Да, ваше величество!
— И он будет мне служить?
— Да, ваше величество! — потеряв всякое соображение, выпалил Воин Афанасьевич.
— Вот славно! Видно, и ему московские нравы не по душе?
Вспомнив всех кремлевских недоброжелателей Афанасия Лаврентьевича, воеводский сынок ответил: