На этом пункте раб откинул полог моей палатки и спросил, могу ли я прийти к эмиру. Так что я с трудом закутался в одежды и дополз до его большой палатки, чтобы прощупать глубину его мотивов. Это было уютное место, в роскошной тени, устланное коврами, глубокими и скрипучими, окрашенными анилином — добыча из дома Хуссейна Мабейрига в Рабеге. Абдулла проводил большую часть дня там, веселясь со своими друзьями и забавляясь с Мохаммедом Хасаном, придворным шутом. Я бросил им пробный шар, и он катался в беседе между ним, Шакиром и заезжими шейхами, среди которых был пламенный Ферхан эль Айда, сын Мотлога, описанного Доути; и я был вознагражден, так как в словах Абдуллы нашел определенность. Он сравнил независимость своих слушателей в настоящее время с их прежним служением туркам, и сказал напрямик, что разговоры о нечестии турок, или об аморальной доктрине «Йени-Туран», или о незаконном халифате не относятся к сути дела. Здесь арабская страна, и здесь находятся турки: вот единственный вопрос. Мои аргументы расцвели пышным цветом.
На следующий день меня стали беспокоить развившиеся нарывы, не давая мне заметить, что я шел на поправку, и еще дольше приковывая с бледным видом к этой вонючей палатке. Когда становилось слишком жарко для бессонной дремоты, я снова брался за мой клубок и продолжал его распутывать, осматривая теперь все здание войны: его постройку — то есть стратегию, отделку — то есть тактику, и чувства его обитателей — то есть психологию; ибо командование было моим личным делом, а командир, как главный архитектор, в ответе за все.
Первым препятствием была ложная антитеза между стратегией — целью войны, синоптическим взглядом, видящим каждую часть в отношении к целому, и тактикой — средствами к стратегической цели, отдельными ступенями лестницы. Они казались только точками, с которых следовало смотреть на элементы войны: алгебраический элемент — вещи, биологический элемент — жизни и психологический элемент — идеи.
Алгебраический элемент выглядел в моих глазах чистой наукой, предметом математических законов, не относившимся к человеку. Он был связан с известными переменными, фиксированными условиями, пространством и временем, неорганическими предметами вроде гор, климата, железных дорог, с человечеством в типовых массах, слишком крупных для индивидуальных различий, со всеми искусственными вспомогательными средствами, какими расширили наши возможности механические изобретения. Этот элемент поддавался формулировке по своей сущности.
Это было помпезное, профессорское начало. Мой ум, враждебный абстракциям, вновь нашел себе пристанище в Аравии. В переводе на арабский, алгебраический фактор первым делом предусматривал практический учет территории, которую мы желали освободить, и я начал на досуге подсчитывать, сколько это в квадратных милях: шестьдесят: восемьдесят: сто: может быть, сто сорок тысяч квадратных миль. И как турки собираются все это защищать? Несомненно, это будет линия траншей по всему краю, если мы выступим армией со знаменами; но если представить, что мы будем (а мы можем быть) влиянием, идеей, вещью неосязаемой, неуязвимой, без фронта и тыла, блуждающей вокруг, как газ? Армии были подобны растениям, неподвижные, укоренившиеся, питаемые по длинному стеблю до самой верхушки. Мы можем быть влагой, разносимой везде, где мы отмечаемся. Царство наше в умах людей, и, поскольку нам не нужно ничего материального, чтобы прожить, у нас не будет ничего материального, чтобы уничтожить. Мне виделось, что регулярный солдат будет беспомощен без мишени, владея только тем, на чем он сидит, и покоряя только то, на что ему прикажут нацелить винтовку.