Семь столпов мудрости (Лоуренс) - страница 166

Фейсал вскочил на ноги. Ауда поймал его руку и поцеловал: и они отступили на шаг-два и смотрели друг на друга — пара великолепных, столь непохожих друг на друга людей, олицетворяющих многое из того лучшего, что было в Аравии, Фейсал — пророк и Ауда — воин, каждый в совершенстве подходил к своему месту, и они мгновенно поняли друг друга и понравились друг другу. Они сели. Фейсал представил нас по одному, и Ауда в нескольких словах, казалось, характеризовал каждого.

Мы слышали много об Ауде и полагались на его помощь, чтобы открыть Акабу; и через минуту я знал, увидев силу и прямоту этого человека, что мы достигнем нашей цели. Он пришел к нам, как странствующий рыцарь, досадуя на наше промедление в Веджхе, беспокоясь только о том, чтобы достичь достоинства арабской свободы в его собственных землях. Если его действия будут хотя бы наполовину таковы, как его желания, нам предстоит процветание и счастье. У всех гора свалилась с плеч еще до того, как мы ушли ужинать.

Мы были веселой компанией: Несиб, Фаиз, Мохаммед эль Дейлан, дипломатичный двоюродный брат Ауды, Заал, его племянник, и шериф Насир, остававшийся в Веджхе несколько дней перед экспедицией. Я рассказывал Фейсалу необычайные истории о лагере Абдуллы и о радостях взрывания рельсов. Вдруг Ауда вскочил на ноги с громким: «Боже сохрани!» и бросился из палатки. Мы уставились друг на друга, и снаружи послышался шум, похожий на удар молота. Я вышел посмотреть, что это значит, а там Ауда наклонился над скалой, разбивая камнем на куски свою вставную челюсть. «Я забыл, — объяснил он, — мне дал это Джемаль-паша. Я ел хлеб моего господина турецкими зубами!» К несчастью, у него было мало своих зубов, так что с этих пор мясо, которое он любил, было для него трудной и болезненной пищей, и он ходил полуголодным, пока мы не взяли Акабу, и сэр Реджинальд Уингейт не прислал ему дантиста из Египта, чтобы сделать ему союзническую челюсть.

Ауда был очень просто одет, по северной моде, в белый хлопок с красным мосульским головным платком. Ему, вероятно, было за пятьдесят, и его черные волосы были тронуты сединой; но он был еще сильным и прямым, хорошо сложенным, сухощавым и деятельным, словно был намного моложе. Его лицо было величественно в своих линиях и впадинах. На нем было написано, какую глубокую тень скорби бросила на все его существование смерть в бою Аннада, его любимого сына, положившая конец его мечте передать будущим поколениям величие имени абу-тайи. У него были большие выразительные глаза, насыщенного цвета черного бархата. Лоб у него был низкий и широкий, нос — очень длинный и острый, сильно крючковатый; рот — довольно большой и подвижный; борода и усы были выщипаны в нитку по ховейтатской моде, нижняя челюсть под ними выбрита.