Быть на моей службе теперь было выгодно, так как я осознавал свою важность для нашего движения и не скупился ради своей безопасности. Слухи, как нарочно, были благоприятны для меня, позолотив мою руку. Фаррадж и Дауд, а также Хидр и Миджбиль, двое из племени биаша, дополняли отряд.
Фаррадж и Дауд были способными и веселыми в дороге, которую любили, как все проворные аджейли; но в лагере избыток их энергии постоянно заводил их в предприятия, которые обходились дорого. На сей раз они превзошли самих себя, исчезнув в день отправления. В полдень пришло послание от шейха Юсуфа, что они у него в тюрьме, и не хочу ли я поговорить с ним об этом? Я пришел в его дом и увидел, как все его массивное тело сотрясается не то от смеха, не то от гнева. Он недавно купил верховую верблюдицу чистейших кровей, кремовой масти. Животное заблудилось вечером в пальмовом саду, где обосновались мои аджейли. Они понятия не имели, что она принадлежит губернатору, но провозились до рассвета, раскрашивая ее голову в ярко-рыжий цвет хной, а ноги — в синий краской индиго, после чего отпустили на волю.
По всей Акабе поднялся шум и гам из-за этого циркового животного. Юсуф еле узнал ее и поднял на ноги всю полицию, чтобы найти преступников. Двое друзей были представлены в зал суда, по локти перемазанные в краске, громко заявляя о своей полной невиновности. Обстоятельства, однако, свидетельствовали против них, и Юсуф, сделав все возможное, чтобы уязвить их чувства, с помощью пальмовой палки, заточил их в оковы на долгую неделю размышлений. Я позаботился, чтобы возместить ему ущерб, предложив ему взаймы верблюда, пока его собственный не придет в респектабельный вид. Затем я объяснил, что грешники срочно нам нужны, и пообещал добавочную дозу его лекарства, когда они будут на это годны; он приказал их отпустить. Те были рады убраться из вшивой тюрьмы на любых условиях и присоединились к нам, распевая песни.
Это происшествие задержало нас. Поэтому мы закатили нескончаемый прощальный пир среди роскоши лагеря и вышли вечером. Четыре часа мы шагали медленно; первый переход был всегда медленным — и люди, и верблюды с трудом приноравливались к новым приключениям. Поклажа соскальзывала, сбрую приходилось подтягивать, а седоков — менять. В дополнение к моим собственным верблюдам (старушке Газале, теперь беременной, и Риме, пятнистой верблюдице, принадлежавшей племени шерарат, которую племя сухур украло у руалла), и к верблюдам охраны, я посадил на верблюдов индийцев; одного одолжил Вуду (он был посредственным седоком и чуть ли не каждый день ездил на свежем животном) и одного — Торну, из добровольческой части Ллойда, который ездил в седле, как араб, и выглядел должным образом в головном платке и полосатом плаще поверх своего хаки. Сам Ллойд был на благородной Дерайе, которую дал ему взаймы Фейсал; прекрасное, быстроходное животное, но остриженное после чесотки и тощее.