Что до извинений из Мекки, Алленби и Вильсон делали все возможное, посылая множество телеграмм. Если бы им это не удалось, я пообещал бы Фейсалу прямую поддержку британского правительства и ввел бы его в Дамаск как суверенного принца. Это было возможно, но я хотел бы избежать этого, пока не наступит крайняя необходимость. До сих пор арабы вершили чистую историю своим восстанием, и я не желал, чтобы наши дела пришли к жалкому расколу перед самой победой и миром, который она должна была принести.
Король Хуссейн был верен себе, ловко возражал, вечно ходил вокруг да около и, казалось, совсем не понимал тяжелых последствий его вмешательства в дела Северной армии. Чтобы прочистить ему мозги, мы послали ему прямые заявления, на которые последовали оскорбительные, но заинтересованные ответы. Его телеграммы шли через Египет и по радио сообщались нашим операторам в Акабе, после чего их присылали ко мне машиной для доставки Фейсалу. Арабский шифр был простым, и я изменял нежелательные места, переставляя цифры до бессмыслицы, прежде чем вручить их Фейсалу для расшифровки. Эта простая увертка позволяла не раздражать без нужды его окружение.
Такая игра продолжалась несколько дней. Сообщения из Мекки, объявленные искаженными, не повторялись, но каждый раз по телеграфу приходили новые версии, тон которых становился все скромнее. Наконец пришло длинное послание, содержавшее в первой половине шаткие извинения и отзыв вредоносной прокламации, а во второй повторявшее оскорбления в новой форме. Нижнюю часть я отрезал, а верхнюю, с пометкой «очень срочно», отнес в палатку Фейсала, где в полном составе собрались офицеры его штаба.
Секретарь обработал депешу и вручил расшифровку Фейсалу. Мои намеки вызвали ожидание, и все взгляды были прикованы к нему, пока он читал. Он был удивлен и вопросительно поглядел на меня, ведь смиренные слова не вязались со склочным упрямством его отца. Затем он взял себя в руки, прочитал извинения вслух и под конец взволнованно сказал: «Телеграф спас нашу честь».
Среди хора восхищенных голосов он наклонился в мою сторону и прошептал мне на ухо: «Я имею в виду честь почти всех нас». Это было так хорошо сказано, что я засмеялся и скромно сказал: «Не понимаю, о чем вы». Он ответил: «Я предлагал в этом последнем походе встать под ваше начало: почему этого было недостаточно?» «Потому что это несовместимо с вашей честью». Он пробормотал: «Вы всегда ставите мою честь превыше вашей», — после чего энергично поднялся на ноги со словами: «Теперь, господа, восславим Бога, и за работу».