Наша подвижная колонна аэропланов, бронемашин, арабских регулярных войск и бедуинов собралась в Азраке, чтобы отрезать три ветки железной дороги от Дераа. Южную линию мы перерезали под Мафраком, северную — в Араре, западную — под Мезерибом. Мы окружили Дераа и собрались там, несмотря на атаки с воздуха в пустыне.
На следующий день Алленби атаковал и в несколько часов непоправимо разбил турецкую армию.
Я полетел в Палестину за аэропланами нам в помощь и получил приказ предпринять вторую фазу — бросок на север.
Мы двинулись за Дераа, чтобы ускорить его падение. К нам присоединился генерал Барроу; в его обществе мы продвинулись до Кизве и там встретились с Австралийским Верховым корпусом. Наши объединенные силы вошли в Дамаск без боя. В городе проявилось некоторое смятение. Мы постарались его смягчить; прибыл Алленби и сгладил все сложности. После этого он отпустил меня.
Было невыразимым удовольствием оставить туманы позади. Мы радовались друг другу, пока ехали — Уинтертон, Насир и я. Лорд Уинтертон недавно был завербован нами; опытный офицер из Верблюжьего корпуса Бакстона. Шериф Насир, который был острием меча арабской армии с первых дней в Медине, был выбран нами для полевой работы и в последнем нашем деле. Он заслужил такую честь, как Дамаск, потому что стяжал честь Медины, Веджха, Акабы и Тафиле; и множество бесплодных дней помимо того.
Выносливый маленький «форд» пылил за нами, а наша великолепная машина покрывала знакомые мили. Когда-то я гордился тем, что доехал от Азрака до Акабы за три дня; но теперь мы прошли это расстояние за два и хорошо выспались ночью, после мертвого спокойствия, легко передвигаясь в «роллс-ройсах», как важные военачальники.
Мы снова отметили, как проста их жизнь; нежное тело и неистощенные жилы помогали мозгу сосредоточиться на сидячей работе, тогда как наши умы и тела укладывались в ступор только на час сна, в миг рассвета и в миг заката — время, непригодное для верховой езды. Не раз мы проводили в седле двадцать два часа из двадцати четырех, и каждый по очереди вел нас сквозь тьму, пока остальные клевали носом, бессознательно наклоняясь к передней луке седла.