Но это было не более чем кажущаяся потеря сознания, ведь даже когда такой сон был самым глубоким, ноги все еще нажимали на плечи верблюдов, чтобы они шли по неровной местности шагом, и всадник просыпался, если равновесие сбивалось от одного неверного шага или поворота. Потом, нас осаждали дожди, снег и солнце, у нас было мало пищи, мало воды и никакой защиты ни от турок, ни от арабов. Но эти напряженные месяцы среди племен позволяли мне строить планы с уверенностью, которая казалась безумной опрометчивостью людям новым, но на самом деле исходила из точного знания моих подручных материалов.
Теперь пустыня не была такой, как подобает пустыне; по правде говоря, она была неприлично оживленной. Мы никогда не теряли из вида людей; растянутые колонны верблюдов, солдат и кочевников, и грузы, медленно двигались к северу по бескрайней равнине Джефера. Сквозь это многолюдье (добрый знак для нашего своевременного сосредоточения в Азраке) мы ехали с ревом; мой превосходный водитель, Грин, достигал иногда шестидесяти семи миль в час. Насир чуть не задохнулся, сидя на кузове и успевая только помахивать рукой каждому, кого мы перегоняли, за целый фарлонг[123] от него.
В Баире мы услышали от встревоженных бени-сахр, что турки прошлым днем внезапно выступили к западу, от Газы в Тафиле. Мифлех думал, что я сошел с ума или охвачен неуместным весельем, когда я расхохотался над этими новостями, которые за четыре дня до того могли задержать экспедицию на Азрак: но теперь, когда мы уже вышли, враг может брать Аба эль Лиссан, Гувейру, даже Акабу — милости просим! Наши грандиозные слухи о наступлении на Амман дурачили их почти до последнего момента, и эти простаки вышли навстречу нашему отвлекающему маневру. Каждый человек, которого они посылали на юг, был для них потерян, и скорее всего означал потерю еще десяти человек.
В Азраке мы нашли новых слуг Нури Шаалана и машину Кроссли с офицером авиации, летчиком, запчастями и полотняным ангаром для двух машин, защищающих наше сосредоточение. Мы провели первую ночь на их аэродроме, за что и пострадали. Растревоженные слепни в своей блестящей броне, которые кусались, как шершни, оккупировали наши незащищенные места до заката. Затем пришло благодатное облегчение, когда зуд стал тише в вечерней прохладе — но ветер переменился, и нас обдавало горячей, слепящей, соленой пылью в течение трех часов. Мы легли и натянули на головы покрывала, но спать не могли. Каждые полчаса нам приходилось сбрасывать с головы песок, иначе мы были бы погребены под ним. Наконец ветер прекратился. Мы выбрались из своих потных укрытий и спокойно приготовились ко сну — и вдруг на нас накатила поющая туча комаров: с ними мы воевали до рассвета.