Довольно близко к северному берегу Мастуры мы нашли колодец. Рядом с ним находились разрушенные каменные стены, когда-то бывшие бараком, а напротив них — небольшие навесы из веток и пальмовых листьев, под которыми сидело несколько бедуинов. Мы не поздоровались с ними. Вместо этого Тафас повернулся к развалинам и спешился; и я сидел в их тени, пока он с Абдуллой поил животных и доставал воду для них и для меня. Колодец был старым и широким, с хорошей каменной кладкой и крепким покрытием сверху. Он был около двадцати футов глубиной, и для удобства путешественников, не имеющих веревки, как мы, в кладке была устроена прямоугольная труба, чтобы руками и ногами встать по углам, склониться к воде и наполнить горло.
Ленивые руки нашвыряли в шахту столько камней, что до половины колодец был забит, и воды было немного. Абдулла связал вокруг плеч свои развевающиеся рукава, подоткнул полы за пояс с патронами и проворно стал лазать вверх-вниз, каждый раз добывая четыре-пять галлонов воды, которую наливал для наших верблюдов в каменное корыто рядом с колодцем. Верблюды выпили каждый галлонов по пять, потому что прошлым днем их поили в Рабеге. Потом мы оставили их немного побродить, а сами спокойно сидели, вдыхая легкий ветер с моря. Абдулла закурил сигарету в награду за свои труды.
Несколько гарб пришли с большим стадом племенных верблюдов и начали их поить, послав одного к колодцу наполнить их большую кожаную бадью, пока остальные встали в круг, взявшись за руки, и запели громкую песню на staccato[42]. Мы наблюдали за ними, не вступая в разговоры, так как они были из клана масрух, а мы — бени-салем, и, хотя два клана были сейчас в мире, могли проходить по владениям друг друга, но это было только временной мерой из-за предстоящей войны шерифа с турками, а не доброй волей, идущей из глубины души.
Пока мы смотрели, двое всадников на чистокровных верблюдах легкой и быстрой рысью подъехали к нам с севера. Оба были молоды. Один был в богатых кашмирских одеждах и тяжелом шелковом головном платке с вышивкой. Другой был одет попроще, в белом хлопке, с красным хлопчатобумажным головным убором. Они остановились в стороне колодца, и более нарядный грациозно соскользнул на землю, даже не опустив верблюда на колени, и бросил поводья своему спутнику, беспечно сказав: «Напои их, пока я прогуляюсь и отдохну». Затем он прошелся вокруг и сел под нашей стеной, глядя на нас с нарочитой беззаботностью. Он предложил нам сигарету, только что скрученную и зализанную, сказав: «Вы из Сирии будете?» Я вежливо парировал, предположив, не из Мекки ли он, и он, так же как и я, не дал прямого ответа. Мы поговорили немного о войне и о худобе масрухских верблюдиц.