Была такая – Родная Война
Никто
Из лагерей
Летних и других – морозных
Потому что проволока колюча как мороз
Никто не вернулся
Даже вечером после работы
Даже вечером после работы
Приходил домой другой человек
А тот что уходил утром
Исчезал навсегда
Ничего не повторяется
Это надо крикнуть
Это надо вбить гвоздями в кисти рук
Рук которые
Ослабили объятие
Ничто не повторится
Никто не вернется
Но если никто никого не отпустит – не будет пустоты
А пустота – лучший курорт
А ветер – Бог
А Бог – это ветер
Когда же когда
Побегут нарисованные облака по сводам храмов
Когда же когда ворвется Он и задует свечи
И скажет: “спите уже наконец, спокойной ночи”
❋❋❋
Я ухожу
И все
Выбираются
Из своих
Доселе
Наглухо заколоченных
Комнат
Прощаться
Мама:
“Там
Неизвестно
Холодно
Или тепло”
Кладет мне в чемодан
Футболки и шерстяные носки
“Там
Неизвестно
Светло
Или темно” –
Сестра
Дарит мне
Фонарик карманный
И солнцезащитные очки
Жертвует мне
PSP
И диск с последней игрой
Племянник:
“Там неизвестно
Весело или тоскливо”
А папа просто
Обнимает
И прижимается
Щекой небритой
К моей щеке,
На которой
Щетина так и не выросла
За все
Тридцать с чем-то лет
Я беру чемодан
И выхожу за дверь
Всем пока
(я думаю я еще вернусь)
❋❋❋
Из комнаты ни звука –
Не потому что спит мальчик,
А потому
Что мальчик в могиле.
И щетина на его зубной щетке ссохлась
❋❋❋
Я открываю глаза.
Чуть скрипнуло веко.
И больше ни звука.
Три часа тридцать три минуты ночи.
Тихо-тихо встаю и одеваюсь.
Тихо-тихо выхожу из дома.
Тихо-тихо спускаюсь с крыльца деревянного.
Тихо-тихо иду по снегу колючему.
Тихо-тихо смотрю по сторонам и тихо-
Тихо спускаю штаны.
Какаю тоже бесшумно.
Ватой подтираюсь, чтоб тишину не нарушить.
Освободившись от груза дня минувшего,
Черным метеоритом бесшумно ушедшего
В мягкую белую чистую прохладу подо мною,
Освещенный лунным сиянием,
Я неподвижен сижу, смотрю на звезды,
По небу темному
Тихо-тихо пролетает объект неопознанный.
Тихо-тихо обратно домой возвращаюсь,
Залезаю под одеяло, засыпаю скорее.
❋❋❋
Покойник будто лист бумаги.
Высыхая,
От тепла он сворачивается трубочкой,
А еще на нем можно писать, как на свитке.
И вот зажигаю свечу,
Поуютней устраиваюсь за деревянным столом,
на котором лежит мертвое тело,
Обмакивая перо в жидкость дезинфицирующую,
Погружаю его в кожу.
Приставив зеркало к этой мысли,
Увидим писателя за работой.
Вот берет он лист бумаги белый как восковая кожа
покойника.
Вот окунает перо в благие мысли.
Вот надрез совершает,
И из надреза сочится жидкость.
Собственно говоря, на этом
Все мое рассуждение и заканчивается,
Будучи, подобно всякому дебилу,
Крайне ограниченным в возможностях саморазвития.
Аминь.
Сцедил я мысль свою унылую