— Все не так глупо, как может показаться. Я преувеличила.
— Да, я знаю. Просто семья… это сложно.
— Так странно, ну, пытаться восстановить семейные узы, понимаете?
Понимаю. В памяти всплывает картинка: я сижу в тюрьме и пытаюсь полюбить Лав, — а Номи тем временем закончила беседу.
— Я пойду за кофе. До скорого.
Я машу ей вслед рукой.
— Передай маме привет.
Она слышала мою просьбу, но тут же отвлеклась, столкнувшись с моими говноглазыми соседями, так что едва ли Номи расскажет тебе о нашей замечательной прогулке. Она то и дело натыкается на знакомых — так уж здесь все устроено — и злится, что ты забрала у нее «Колумбайн». Я захожу в супер; там шумно. Чувствую подъем. Я нарушил правила и был вознагражден вселенной, Мэри Кей, — ведь я узнал твои планы на завтра, и мне они нравятся.
Пришло время нам обзавестись чертовыми семейными узами.
Я знаю, жизнь отвратительна. И знал, что остров Бейнбридж не похож на Кедровую бухту. Я жду паром, а у парня передо мной на голове идиотская вязаная шапочка — не иначе как чей-то подарок — и на носу солнечные очки в желтой оправе. Тут же мельтешит его сын — копия Форти, только без конца шмыгающая носом, а рядом стоит его жена, которая наверняка и связала ту идиотскую шапочку и соврала мужу, что желтый ему к лицу. Она в пуховике, нюхает с недовольной физиономией свой кофе (молоко-то небось растительное), и они вместе, а я один, и это абсурд.
Впрочем, одиночеству скоро конец, так ведь? Так.
Я сажусь на десятичасовой паром, чтобы добраться до Сиэтла раньше вас, проявляя некоторую настойчивость, — аккуратнее, Джозеф. Хочу сбежать от навязчивой семейки, которая не моя, и перехожу на левую часть палубы, оказываясь в толпе юристов на пенсии, мечтающих о том, чтобы сосед испортил им лужайку, ведь тогда будет чем заняться. Да, народ тут душевнейший. Если в свой день рождения заглянешь в полицейский участок, то получишь бесплатный пончик, даже не предъявляя паспорт, зато двадцать пять тысяч жителей едят свеклу, выращенную местными фермерами, и ездят на пароме в Сиэтл, образуя небольшие стайки челночников. Дебби Макомбер мне посочувствовала бы: я один в субботу, среди зануд, рассуждающих о футболе. У меня своей стайки нет, но скоро появится, ведь я на пароме, и это прогресс; я надеваю наушники и поднимаюсь по лестнице, перешагивая через две ступеньки, на залитую солнцем верхнюю палубу. Свежий воздух мне помогает. Море тоже помогает, особенно вдали от бурной пены Малибу, и я сажусь на скамейку, но взгляд упирается в настенные часы, на которых висит лист бумаги с надписью «Мы сломаны».