— Спасибо, Петр Петрович, в другой раз, не сразу, мы хотим сегодня еще в деревню попасть…
— Что за спешка? Не узнаю, не узнаю, — обидчивым голосом проговорил Петр Петрович.
— Мы не из дому, дорогой Петр Петрович, мы с верховьев, заезжали по делу… А что бы взять да и самому наведаться?
— Ну будет, будет, — отошел он, — поехали, что ли, а то люди оборачиваются.
И точно — проходили, кивали, прислушивались…
— Отвези нас на пристань, Петр Петрович, и дело с концом, торопимся, устали до смерти.
— Поехали.
Хотел я заглянуть к своим друзьям, да Петр Петрович все карты спутал. На площади все же застали мы Юрия, работника районной газеты, он о чем-то бурно беседовал с комсомольским деятелем, присланным сюда взамен буйного молодца, который пугал все районное начальство — гонял на мотоцикле, играл в футбол… Я не стал просить Петра Петровича остановиться, он сам притормозил, но мотора выключать не стал.
После приветствий, поинтересовавшись, о чем они так спорят, — а все из-за сена: кому везти, чей черед, — они спросили, что нового.
— А нового ничего, — ответил Юрий. — Вот вернулся из Польши. Приезжайте, расскажу, если интересно…
В вечерней тишине неторопливо плыли мы вниз по течению, делая частые остановки у деревень. Была суббота, и народу из города ехало много — к родственникам, на огороды. Весь пыл дневной суеты прошел, и мы сидели тихо, смотрели на течение реки, на ее изгибы, на затопленные берега.
Когда опустилась ночь, мы ушли в трюм, но спасения от холода и бессонной усталости не было; переваливаясь с боку на бок, подминали под себя пожитки свои, уходили в дрему, просыпались, что-то спрашивали о звуках, криках. Наверху кто-то пел, кто-то переговаривался — и так неспешно. Как раз к тому времени, когда находиться в этом замкнутом, дрожащем сыром пространстве стало уже невозможно, наступил рассвет.
Я вышел на палубу. Новый день был, как всегда здесь, неожиданный, торжественный. Туман стлался по низинам, река тиха и прозрачна, а где-то там, за лесом, был мой дом.
Пароход приблизился к пристани. И вот мостки, мягкая земля, знакомые лица. Движение кончилось, мы находились у нашей, так долго желаемой цели, никуда больше не надо было бежать, искать, ждать, стремиться… Мы оказались дома. Но вот от этого завершения появилась грусть.
Делать для достижения уже ничего не требовалось. Мы выгрузились, и я попросил Игоря подождать — мне хотелось посидеть у реки.
Я оттягивал встречу с домом, с моими близкими.
Река — сама по себе, как данность, с ее движением непрерывным, прозрачностью, журчанием волны и тем рельефом берегов, который нёс на себе печать времени, — как бы требовала побыть здесь.