— Вы хотели портрет заказать? Я очень хорошего мнения о портретистах и сам жалею, что не владею этой проникновенной техникой. Вот, скажем, фотография…
Сергей перебил его:
— Фотография от времени тускнеет, а картина поднимается в цене.
— Может быть, и так, — сказал Николай, — может существовать и такая точка зрения. Но создавать реальность очень трудно, поверьте мне, я не мастак говорить об искусстве, да и желания большого нет, но портрет — это дело особое, серьезное. Вспомните, например, Гоголя, его повесть… Как ты думаешь, Василий?
— Я думаю, что это хорошо, кстати, вспомнить, как Николай Васильевич проникновенно описывал застолье, как, например, у Пульхерии Ивановны?.. Как это? «В Малороссии как будто и воздух другой, способствующий пищеварению»…
— Это ты точно подметил, — сказал Николай, — у нас не то.
— А что же это за портрет, там вот, над самоваром, мальчик в красном свитере? Сами писали?
— Это как будто я и как будто в отрочестве моем, — ответил, улыбаясь, Николай. — А портрет писал Борис Петрович, к которому мы сегодня собирались.
Портрет был — голова вполоборота, на темно-зеленом, глубоком фоне, лицо светилось, обрамленное мазками светло-рыжих волос.
— И что вы, Сережа, стесняетесь, — все улыбался Николай, — так прямо и скажите, что вам портрет нужен. Правда, Борис Петрович более женские головки теперь предпочитает писать.
— Как кстати! Это как раз, именно это мне и нужно…
— Так в чем же дело! Звоните мне завтра, и я вас сведу. А хотите, так и прямо теперь записку напишу? Сами разыщите, будет занятие…
— Хочу.
— Вот и отлично, заказ, можно сказать!
Николай встал, подошел к буфету и на большом куске ватмана написал размашистыми буквами: «Борис Петрович, дорогой, не откажи в портретировании подателю сего». И адрес.
— Вот вам, — протянул Сергею.
Сергей спрятал лист ватмана в портфель, потом попросил разрешения позвонить. Из коридора слышно, что он звонил жене, говорил, что встретил Василия, что у них разговор и что придет он поздно. Нам сказал, отводя глаза в сторону:
— Вы уж простите, ребята, тут у меня встреча одна намечается, так я это… должен идти. Да, вижу, что и вам надо многое обговорить, собираться в такую даль, как вы мне рассказывали, не так-то просто… — все тараторил он. — А ты, Василий, не поминай лихом, и так уж, при случае, скажи, что это мы с тобой были, ну, ты понимаешь… — Он еще раз попрощался, уже надевая пальто и подхватывая свой портфель.
— Ну, дела, — сказал Николай, захлопывая дверь. — Ну, народ.
— Да и ему трудно тебя понять, — сказал Василий. — У человека свой образ мыслей.