— Отец, больше двух недель стоим здесь, бьем из пушек. Когда пойдем на приступ? — исподлобья глядя на отца, спросил молодой князь, так и не притронувшись к еде. Рука Ивана Федоровича, крепкая, с узлами толстых вен, с длинными и аккуратными пальцами аристократа, взялась за двузубую вилку с белым черенком из рыбьей кости. Даже в том, как он сидел, говорил, ел, были видны его княжеская стать и дородство. Медленно двигая челюстями, князь молвил:
— Прежде чем отправлять людей в бой, убедись, что не посылаешь их на верную смерть.
Федор, насупившись, глядел на отца. Иван Федорович поднял на него свой взор и продолжил:
— Ты узнал, сколько обмороженных в твоем лагере, больных и умерших? Что с фуражом?
— Я тебе каждый день о том докладываю! — ответил с раздражением молодой князь и опустил голову, словно разъяренный бык.
— И насколько боеспособно твое войско?
Старый князь нарочно говорил "твое", как бы оставаясь в стороне от командования. Сын должен постигать ратное мастерство!
— Ежели разнести укрепления ядрами и после того хорошенько их обстрелять, они не выстоят, — уверенно произнес молодой князь.
— Допустим, ты отправил в бой обмороженных и голодных ратников на крепость, в коей достаточно снарядов и пороху, кроме многочисленного гарнизона, сытого и обогретого. Допустим, ты даже возьмешь город, с немыслимыми потерями, конечно. Что дальше?
Федор молчал. Иван Федорович отложил вилку, пристально взглянул на сына и спросил:
— Что ты знаешь о противнике? Я не о гарнизоне.
— Знаю, что польское войско Дембинского еще здесь, и, возможно, набрав новые силы, они придут сюда, — немного подумав, отвечал Федор, вновь, как в детстве, чувствуя себя избалованным мальчиком, не желающим постигать науки, не слушающимся домашних учителей и тут же робеющим при одном взгляде отца. — Знаю, что многие крепости вокруг заняты поляками…
— Недооценить врага — заведомо проиграть битву! — строго молвил Иван Федорович. — Учел ли ты, как относятся к нам местные жители? Как при этом будет проходить дальнейшее снабжение войска? Сможет ли войско удержать крепость? — чуть откинувшись в деревянном кресле, продолжал говорить князь, и во взоре его, немигающем, темном, зловеще отражались огоньки свечей. Он потянулся за рушником, вытер руки и с раздражением швырнул его на стол.
— Видел ли ты хоть раз, как гибнет войско? Целиком… Как люди в муках умирают в лужах крови и мочи, как их, словно свиней, дорезают безжалостные противники? Ты не видел! А я видел. Я видел, как в сожженной татарами Москве ратники, теряясь в дыму, гибли вместе с людом, сгорая заживо! Я видел, как под Лоде погибло все наше войско, и я чуть было не погиб. А сколько было таких сражений за эти годы? Жизнь, человеческая жизнь утратила какую-либо цену… И ныне государь ушел из Ливонии, оставил в крепостях малочисленные гарнизоны, и вот они умирают в неравных схватках. Ни за что!