И Дорогобуж стоял у него на пути…
О приближении литовского войска в Бугровом узнали в последнее мгновение — бежать надобно было либо сейчас, либо никогда.
Выслушав эту страшную весть от прибежавшего старосты, Анна молча захлопнула перед его лицом дверь (не простила, что сдал он Михайлу приставам!) и мрачно оглядела светлицу. Добро уже не спасти — надо было спасать хотя бы детей. Матвей и Васенька испуганно выглядывали из-за печи.
— Собери детей, — велела Анна Дарье, сама же бросилась собирать серебро, сама, не помня себя, зарыла его в землю подле дома.
— Скорее, Анна Архиповна! Не уйдем ведь! — молила Дарья, успевшая уже собрать в дорогу детей. У Анны после того, как поработала лопатой, кончились все силы, закружилась голова, лицо все в поту. Она понимала, что уйти не сможет.
— Возьми Матвея и Васю, — молвила она, с мольбой взглянув на Дарью, — спаси их, возьми с собой. Мне не уйти…
Дарья глядела ошарашенно на хозяйку, обдумывая, видать, ее слова, затем продолжила свои торопливые сборы.
За окном кричал люд, ревел скот, скрипели телеги — селяне покидали деревню, оставляли дома, схоронив добро. Как могли помогали друг другу. Надобно было только успеть в Дорогобуж, за спасительные каменные стены…
Немного позже, когда Анна пришла в себя, она окликнула Дарью и не услышала ответа. В сенях испуганными цыплятами, тесно прижавшись друг к другу, сидели притихшие Матвей и Васенька. Дарьи нигде не было. И Анна поняла — девка сбежала сама, не желая обременять себя господскими детьми. Нахлынувшая было ярость тут же ушла — не время!
Бросилась в хлев, вывела коня, торопилась запрягать его в телегу, в кою закинула детей. Руки тряслись, в голове путались мысли — неужто никто не спасет? Был бы Михайло… Уж он бы помог, уж он бы защитил… Вспомнились родители — уж и они не дали бы в обиду! Господи!
Стало совсем тихо. Надвигающиеся сумерки пугали страшной неизбежностью.
— Скачут! Скачут! — слышались всполошные крики, и Анна поняла, что уже точно не уйдет. Схватила снова сыновей, в хлеву засыпала сеном, заперла двери и побежала в дом. Может, обнесет Господь!
Уняв дрожь и слезы, Анна, повязав плат, села за стол, на мужнее место, под иконами. Стала ждать. Уложенные на столешнице руки била крупная дрожь. А снаружи уже слышны ржание и топот коней, крики мужиков на литовском наречии…
Три крепких литвина в овчинных тулупах и с оголенными саблями вступили в горницу, оторопев поначалу от смирно сидящей за столом бабы. И только сделали они к ней шаг, Анна, упершись руками о стол, поднялась во весь рост, показывая незваным гостям свой большой живот. В глазах ее, моливших о пощаде, стояли слезы. Один из ратных схватил ее за шею и швырнул из-за стола. Анна упала животом на пол, и внутри будто разом все перевернулось, глаза вмиг застлала черная пелена.