Протасий испытующе глядел на Умного. Тот, подумав, спросил:
— Дружки-то твои, как их… Колтовские, Санбуровы, Бутурлины… Все с тобою? Все готовы?
— Со мной, — кивнул Протасий, — свистну — они людей подымут. Войско соберем…
— Войско… — передразнил Умной, — мало того. Тулупова нет, нужны сильные союзники… Твой дядька двоюродный, Никита Романович Захарьин, в Ливонии до сих пор?
— Ну? — помрачнев, спросил Протасий.
— А сыновья его тут? Надобно дядьку твоего на нашу сторону переманивать!
— Не стану я ему писать! — с желчью выпалил Протасий. — Он с отцом моим враждовал… Стану ли я ему в друзья напрашиваться? Нет меж нами согласия, понял?
— Не понял! — со злостью возразил Умной. — Дурак ты! Никита Романович — могущественный боярин! Он один твоего дворянского "войска" стоит! Внял? А ты заупрямился!
— Не стану ему писать, и все тут! Не стану! — брызжа слюной, закричал Протасий, но Умной схватил его за ворот кафтана, тряхнул:
— Тише ты! Тише! Ладно… С этим еще решим. Но времени у нас нет… Начни подначивать царевича Ивана, дабы был готов…
— Боюсь, размякнет он от новой бабы своей… — переведя дух, молвил Протасий.
— А ты сделай так, чтобы не размяк! — выпучив глаза, прошипел Умной. — Вот тебе и наказ… Ивана срочно надобно настроить на то, что ему отца своего смещать придется! От тебя многое зависит, Протасий! Многое!
Протасий сидел, отвалившись к стене и повесив голову на грудь.
— Торопись. И помни — ради державы сие затеваем. Не для того, чтобы властью обладать… Будущее России за нами. Иначе поздно будет… И силы прежней не наберем… А теперь ступай…
Но Умной не ведал, что Тулупов уже сдал его под пытками Нагому, назвав своим главным сообщником, и той же ночью за Василием Ивановичем пришли. Он все понял, не оказал сопротивления, разрыдавшейся престарелой жене своей велел держать себя достойно, затем шепнул на ухо, когда ему дозволили обнять ее на прощание:
— Ежели что со мной — уходи в монастырь от греха. То твоя единственная защита.
И ушел, склонив шею. Напоследок взглянул украдкой на родные хоромы, но быстро отвернулся — понимал, что не выдержит, разрыдается от великой досады, что жизнь для него уже окончена.
Пока его вели в застенок, он думал о том, что попытается выторговать у Нагого право на жизнь, ежели он сдаст ему всех сообщников и друзей Тулупова. И Протасия тоже сдаст с его "дворянским войском". Все одно они ничего не успеют содеять…
* * *
При дворе нескоро начали догадываться о том, что государь учинил расправу над своим ближайшим окружением. Тот крут властителей, что находился подле Иоанна после падения Басмановых, исчез так же неожиданно, как и появился. Опасливо знатные царедворцы взирали на клан Годуновых и Афанасия Нагого, что медленно восходили к вершинам власти, постепенно заменяя низвергнутых противников своих.