посадить на престол, а меня с детьми погубить? Разве я похитил престол или захватил его через войну и кровопролитие? По Божьему изволению с рождения был я предназначен к царству: и уже не вспомню, как меня отец благословил на государство; на царском престоле и вырос. А князю Владимиру с какой стати следовало быть государем? Он сын четвертого удельного князя. Какие у него достоинства, какие у него наследственные права быть государем, кроме вашей измены и его глупости? В чем моя вина перед ним?.. И вы мнили, что вся Русская земля у вас под ногами, но по Божьей воле мудрость ваша оказалась тщетной. Вот ради этого я и поострил свое перо, чтобы тебе написать. Вы ведь говорили: "Нет людей на Руси, некому обороняться", — а нынче вас нет; кто же нынче завоевывает претвердые германские крепости?.. Не дожидаются бранного боя германские города, но склоняют головы свои перед силой Животворящего Креста! А где случайно за грехи наши явления Животворящего Креста не было, там бой был. Много всяких людей отпущено: спроси их, узнаешь.
Писал ты нам, вспоминая свои обиды, что мы тебя в дальноконные города, как бы в наказание, посылали, так теперь мы, не пожалев своих седин, и дальше твоих дальноконных городов, слава Богу, прошли и ногами коней наших прошли по всем вашим дорогам — из Литвы и в Литву, и пешими ходили, и воду во всех тех местах пили, теперь уж Литва не посмеет говорить, что не везде ноги наших коней были. И туда, где ты надеялся от всех своих трудов успокоиться, в Вольмер, на покой твой привел нас Бог: настигли тебя, и ты еще дальноконнее поехал.
Итак, мы написали тебе лишь немногое из многого. Рассуди сам, как и что ты наделал, за что великое Божье Провидение обратило на нас свою милость, рассуди, что ты натворил. Взгляни внутрь себя и сам перед собой раскройся! Видит Бог, что написали это мы тебе не из гордости или надменности, но чтобы напомнить тебе о необходимости исправления, чтобы ты о спасении души своей подумал".
Курбский убрал от лица грамоту и уставился в пустоту перед собой. Вот еще одно его поле боя — он должен был доказать Иоанну неправоту его жестоких действий, дабы понял он, что не будет Русь Великая править многими народами от моря до моря, пока правит ею такой безрассудный тиран!
— Я докажу тебе! Докажу! — бормотал Курбский, вновь работая над посланием Иоанну, которое он не может окончить долгие и долгие годы. Он пишет и зачеркивает, скрипит неустанно перо, капли чернил от неосторожных движений размазываются по столу. Наконец, жалобно скрипнув, перо сломалось пополам, и Курбский, выругавшись, швырнул его прочь. Следом он смахнул со стола неоконченное послание, а с ним — и прочие грамоты. Но пыл не угас, и взгляд князя упал на драгоценные для него книги, в коих черпал он когда-то вдохновение, и на его переводы, никому ненужные. Он ничего не смог никому доказать! Ничего и никому! И зачем все это? Зачем он борется долгие и долгие годы, ежели силы неравны, и борьба оказывается бесполезной?