— Я сказал, сколько стоит ваша лошадь. Ни одной копейки не прибавлю, — отрезал он и отошел в сторону.
А второй — здоровенный толстяк с красным лицом — был похож на торговца мясом. Пощупав кобыле загривок, он сказал:
— Ва-а, жирная лошадка, добрая. Казы у нее будет в два пальца. И мясо ее как казы, — назвал свою цену и потянул чумбур к, себе. — Э-э, аке-а! Соглашайтесь, если вправду хотите продать свою лошадь. Я даю больше, чем она стоит. Если заупрямитесь, потом пожалеете, а скотина ваша станет поганой!
Толстяк напирал так нахраписто, что Батийна в конце концов отдала ему лошадь по дешевке. Женщина едва выбралась из кипящего котлом рынка, обливаясь потом, и посмотрела на своего спутника с видом человека, выдержавшего жестокое испытание.
— Не приведи бог пережить еще раз такое. Страшнее толстяка, купившего у нас лошадь, тот, черный, курносый, что стоял рядом. Он сунул руку с деньгами мне прямо в рукав. И шепчет: «Отдай кобылу, на свое счастье отдай!»
Спутник Батийны вскинул жиденькую бороденку и, вытирая пот со лба мерлушковой оторочкой тебетея, деловито сказал:
— Не удивляйся, молодка! Где-где, а на рынке поневоле будешь шустрым, иначе копейки не заработаешь…
— Пропади они пропадом, эти далдалчи![11] Прямо из рук рвут…
Почему-то Батийна представила на миг своего Алымбая. «О несчастный… Тут бы его вмиг окрутили… Такой неуклюжий, простодушный. Приведи он сюда, этот мой простак, продавать свою скотину, все бы у него выманили задаром наглые пройдохи!»
Потолкавшись на суматошном базаре, Батийна как бы разглядела город изнутри и раскусила одну из его скрытых тайн. «Тут скоро научишься распознавать всяких надувал и плутов, чтоб им, окаянным… Кто обжигался, небось знает, как жгуч огонь, кто мерз, знает, как колюч мороз. Эх, будь я сейчас грамотна или какое ремесло было б у меня в руках…»
Попрощавшись со своим провожатым в харчевне, где они поели манты и попили чаю, Батийна зашагала в кантком. Она почувствовала себя одиноко, словно путник, у которого сбежал конь посреди безлюдной пустыни.
Батийна почти бегом отмахала квартала два, настороженно оглядываясь по — сторонам, но вскоре одернула себя: «Куда так спешить, аж задохнулась. Чего, собственно, бояться? Валентина предупредила, что мы отправляемся через три дня. «Хорошо-о! — сказала Валентина. — Теперь ты, Батийна, поедешь в Москву. Своими глазами увидишь Ульянова-Ленина, Сам Ульянов-Ленин подаст руку страждущим женщинам Востока. Угнетенные женщины всех народов соберутся на большой мажлис[12], сам Ленин будет держать перед ними речь, укажет, какой дорогой идти, даст совет, как нам жить!» Чего же мне бояться? Интересно, где соберется такая большая сходка разных народов в великом городе? — Батийна представила себе невероятно — просторное помещение, похожее на огромный сарай. — Интересно, кто туда от киргизов поедет? И от других народов? Как я там встречусь с ними? Будет забавно, если все будем хлопать глазами, не понимая друг друга… Горе мне, если не пойму, что скажет Ленин. Возвращаться тогда с разбитой надеждой, не достигнув своих целей и своих желаний. О боже, за что ты оставил наш народ без ученья и знания ремесла…"