Как и предполагала Батийна, отправляли ее не одну. Жители города вышли провожать четырех делегаток — ее, Батийну, киргизку, узбечку Анархон, татарку Рабийгу и сарткалмычку из Каракольско-Нарынского кантона Ракийму.
Проводы вылились в праздничное торжество. Пароконные фаэтоны стояли наготове перед зданием канткома. Загремела, забухала музыка, фаэтоны — в каждом одна делегатка — неторопливо поплыли, мягко и упруго покачиваясь в сопровождении конных красноармейцев в серых шинелях, выстроившихся в колонну по четыре. Обе стороны улицы моментально заполнились народом. Аксакалы с окладистыми бородами смотрели на это шествие, сурово насупив брови, женщины, напротив, были радостно-оживленны. Одни растрогались до того, что кончиками платка утирали слезы, другие указывали друг другу то на Батийну, то на остальных делегаток, кивая им головой.
— Ах, как хорошо, какие они счастливые! В большой город едут!..
— Да-а, много кое-чего они увидят там!
— Ойё-ёй… смотри, красиво как одета киргизушка!
— Они тоже по-своему одеваются хорошо…
— А что удивительного? Народ есть народ!
Кто-то недовольно сморщился и одернул женщин:
— Подумаешь, намотала себе на голову черт-те сколько кисеи и расселась, как под котлом, а что тут красивого?
— Зато к ней это прекрасно идет, дорогая. Смотри, какой у нее нарядный передник! А как на ней сидит бешмет, а подвески на косах! У каждого народа свои достоинства! Свои понятные и дорогие ему обычаи! А кое-кому, может, не нравится, что русские женщины ходят в желтых полушубках…
— Да-а, верно!
Народ все прибывал, запруживая улицу, — и конные и пешие. Аильчане, потолкавшись на базаре, спешили сюда поглазеть, галдели, сбившись в отдельную кучку, словно находились на козлодрании или готовились на полном скаку хватать монеты с земли.
Иные джигиты, подъехав вплотную к фаэтонам, громко переговаривались между собой:
— Слышали, что это представительницы от женщин и что они, говорят, поедут в большой город Москву, получат свободу из рук самого Ленина.
— А что это значит?
— Разве не знаешь? Добиваются, чтоб можно было выходить замуж без калыма, чтоб гонять мужчин с ведрами за водой…
— И еще ходят слухи, будто накажут тех, кто содержит токол. А стариков, кто поженился на молоденьких, сошлют в Шыбыр.
— Катись отсюда подальше со своими предсказаниями…
Много было шуток, смеху, подковырок. Казалось, все жители города высыпали на улицу.
Тощий дунганин, на тонких журавлиных ногах, в коротенькой душегрейке из китайского тика и с черным калпаком на голове, посаженным вроде деревянной чашки донышком вверх, и тот наблюдал за шествием, стоя под высоким тополем и держа на плече коромысло с висевшими на обоих концах чашами для ашлянфу