И то сказать, человеку, наблюдающему из скорого поезда одинокие фигуры путников на коне или верблюде где-то там, в скользящей дали, кажутся удивительно тонкими, хрупкими, беспомощными, как редкие былинки на такырах. Да и судьба, что их ждет, невольно вызывает опасения: недолго заблудиться, бесследно пропасть среди необозримой знойной пустыни… Думается, что эти безжизненные пустынные равнины не радуются даже солнцу, лишь зловеще зыблются под его лучами. Невозможно и глаз приоткрыть, когда летом гуляют на свободе ветры, взметая пыль и песок или зимой пурга и снежные вихри застилают небо и сплошь все вокруг… «О властелин, сотворивший нас! Немало, должно быть, погибло здесь путников на конях и верблюдах в такие страшные дни. Немало, верно, лежит никем не найденных костей на этих бескрайних равнинах. О, как бессилен перед пустыней одинокий человек! Только человек может быть опорой человеку. Человек, сильный знанием, уменьем…»
Батийна почувствовала себя неловко, вспомнив, как она, не в силах забыть обиду, досаждала Анархон своими подковырками. А сиди Батийна в глуши, в своем аиле, она бы так и осталась наивной неотесой, какой была до отъезда в Москву. Как быстро эти бесконечные просторы, эта дорога изменили ее, не видевшую ничего, кроме своих гор. Она стала куда сдержанней, стесняясь уже теперь своей грубоватой горячности.
Она привыкла, как все пассажиры, ложиться поздно, но вставала по-прежнему рано и по-прежнему не переставала удивляться, что «черный бык» бежит все с той же неубывающей быстротой.
«Ай-ей, как просторна и прекрасна божья земля! — восхищенно думала Батийна. — Еще вчера по обе стороны дороги лежала грязно-серая пустыня. А сегодня едем среди зеленых равнин и лесов. А какие тут широкие, многоводные реки! В наших горах реки шумные, брызжутся пеной и грохочут так, что уши глохнут. А здесь реки гладкие, как зеркало, только приглядевшись, заметишь, текут они или нет. Города огромные, народу в них кишмя кишит. Оказывается, землям и водам нет предела, а людей — тьма!»
Внезапно оторвавшись от своих мыслей, словно остановившись на полном скаку, Батийна бросила торопливо:
— Эй, Рабийга, сколько осталось до Москеу?
Рабийга повела успокаивающе рукой:
— Не волнуйся… Большая часть пути позади.
Словно бусинки, выпавшие из рук и пропавшие бесследно, незаметно пролетели последние два дня пути. И вот делегатки наконец в огромном городе, где дома, похожие на величественные скалы, обступают с двух сторон, как обрывы с нависающей толщей снегов.
Москва, с ее извилистыми улицами, была совершенно не похожа на те города, которые Батийне встречались в пути. Не видно, где тут базар, где тихие улочки; всюду народ течет потоком. Кто из пих начальник, кто простой человек — не разобрать. Не видно ни одной арбы, которая проехала бы с наваленным на нее сеном или привязанной сзади лошадью или коровой. Не видно и всадников, которые бы ехали кучками, перепоясанные платками поверх серых шуб и с камчой в руках. Везде пешие люди, которые спешат куда-то, словно боятся опоздать. Иной раз не поймешь — мужчины это или женщины.