— Ишь вырядились по-барски. Небось никогда не держали серпа и лопаты в руках. Дармоеды! Даже перчатки на руки напялили!.. Поторопи-ка своих подружек. Посмотрите лучше музей! Не то времени не хватит.
Подруги, сбившись тесной кучкой, переходили из зала в зал. Даже у Рабийги глаза разбегались от тамошних диковин в витринах по четырем стенам огромных залов. Рабийга читала надписи под экспонатами, хотя сама зачастую не понимала их смысла. Словно козы, что набрасываются всем стадом на соль и, насытившись, отходят, перебегали женщины, толкаясь, от одной витрины к другой. Более развитая Рабийга, чувствуя некоторое превосходство над подругами, бросала порой:
— Не держитесь за руки. Неудобно! Тут же не аил!
Ракийма ходила, как потерянная, среди непривычной обстановки. «Ну, что интересного в том, что здесь развешано и выставлено под стеклом? Какое-то старье, никому не нужный хлам… Зачем было выставлять это старое седло с сбруей или вот эти пожелтевшие кости каких-то животных, ржавые наконечники стрел, кольчуги, кожаные штаны и еще какие-то неведомые отрепья, а что в них красивого?» — удивлялась она.
Нет, Ракийму музей ничуть не интересовал. Разве мало измучила ее долгая дорога, чтобы еще разглядывать все это? Оглушенная шумом огромного города и больше всего пронзительными звонками трамваев, бедняжка даже о своем доме и детях перестала вспоминать. Она плелась за всеми, едва передвигая ноги, и думала только о том, как бы поскорее избавиться от этого «наваждения», называемого музеем, добраться до гостиницы и лечь спать.
Ну что за любопытный народ живет в этом большом городе! Мало того, что спрашивает чуть не каждый: «Откуда приехали? Какой народности?», еще ходят по пятам, будто никогда людей не видели. Еще шепчутся между собой:
— Смотри, смотри, какие!
— Ах, какая красивая на них одежда.
— Ма-ма, это китайцы?
— Нет, это, калмыки, наверное.
— Какой интересный тюрбан у нее на голове…
— А ведь красив по-своему. И к лицу ей.
— Ой, и как она ходит с такой тяжелой штуковиной на голове?
Кто-то прыснул со смеху.
— Не смейся, дочка, — слышен шепот. — Каждому народу его одежда к лицу.
— А по-русски они умеют говорить?
— Ой, папа, а где же они были раньше?
— Каждый сидел в своем углу. А теперь все народы равны. Они всегда будут приезжать в Москву. Ходить в музеи, в театры.
— Теперь им некого бояться, — слышится знакомый голос ученого Константина Сергеевича.
Батийна уже свыклась с тем, что он со своей складненькой старушкой держится вместе с их группой. «Какие они благородные, вежливые, и состарились как-то по-хорошему. Среди моих земляков немало таких — они бодры и выносливы, словно ель на крепкой горной земле. Только вот неученые они: не могут видеть так далеко, как этот старый человек. Неотесанные…»