Между тем с верхней полки послышался голос Рабийги:
— Эй, Батийна, поторапливайся. С последней станции трогаемся. Следующая — Ташкент!
Как и следовало ожидать, в вагоне наступило оживление. Одни одевались, другие только еще умывались, третьи укладывали вещи в чемоданы или связывали в узлы. Батийна и ее подруги, не обремененные большим багажом, стояли в проходе, готовые выйти сразу же, как только остановится поезд. Трое из них приникли к окну вагона. Только Ракийма все еще была занята поисками куда-то запропавшей калоши. Еще долго сокрушенно вздыхая, искала бы свою потеряшку Ракийма, если б Батийна не подошла к ней и не вытащила бы калошу из наружного кармана халата Ракиймы.
— Ане-ей, Ракийма-эже, видно, вы так соскучились по дому да по старику своему, что не помните, что и делаете. Сунули калошу себе в карман и целое утро ищете ее.
Ракийма даже присела, раскрыв от удивления рот:
— Э-э… что за чудо, боже? Как она попала сюда?
— Не сама же она влезла? Рук, ног у нее нет. Кто ж, кроме вас, мог положить ее туда?
— Кто-нибудь из вас подшутил небось, непутевые…
— Посудите сами, тетя Ракийма, кому придет в голову так шутить — засунуть калошу в карман?
Анархон, которая себя не помнила от радости, что добралась наконец до родного Ташкента, словно головой достигла неба, поддержала Батийну:
— Ой-ёй, тетя Ракийма, наденьте калошу скорее на ногу… не вздумайте оставить в кармане. Еще украдут.
Рабийга и Батийна весело рассмеялись.
Путешествие Батийны с подругами выпало на то время, когда цепкие традиции строго разделяли женщин и мужчин. О, не легко разбить вековые, пустившие глубокие корни обычаи предков, как не легко вручную разрушить черные гранитные скалы. Разве может покориться старый корень, пока не лишится всех своих соков и не разложится окончательно? Даже Батийна, выросшая в глухом горном аиле, и та угадывала чутьем, что в великом сражении еще много, много раз схватятся между собой белое и черное, справедливость и насилие, и еще многие падут жертвой на пути к равенству.
«Боже мой! Разве могли мужчины, которых учили познавать землю, пока есть копь, и познавать людей, пока жив отец, увидеть за всю свою жизнь столько, сколько мы увидели за эти два месяца? Даже Серкебаю, первому богачу в нашем роду, который немало поездил, промышляя скотом, не пришлось столько увидеть. «Побывал я в Кульдже — на востоке, в Ак-Су, Турфане — на юге. Дважды ездил в Андижан продавать скот, в третий раз вернулся с полдороги», — говаривал он. Словно приснившиеся видения, хранит его память, как он ласкал на своих коленях прекрасную Гульбюбю, как пригнал за нее во двор Темиркана пятьсот отборных валухов… Он бросался судьбой Гульбюбю, как бросается азартный игрок костями. И швырнул ее в зловещую пучину страданий…» Так размышляла Батийна, словно подводила итог увиденному.