сошлет!
— Ах, в Сибирь! Вот тебе! — Мекебай что было силы хлестнул Зуракан камчой по спине.
Сжавшись от боли, Зуракан отчитала мужа:
— Эй, дурень, что хлопаешь глазами, когда твою жену бьют! Муж ты мне или тряпка? Если заслужила, бей сам. Что я, у бога соль украла, чтобы меня чужой хлестал камчой? Мы с тобой муж и жена… Давай свяжем, как овцу, этого и подадимся в Чуйскую долину! Хочешь остаться моим мужем, так вступись за меня!..
Текебай, готовый уже было замахнуться на Зуракан, приостановился.
— Подожди-ка, Мекебай, за что нам ее бить?
— В своем ли ты уме? — вскричал дружок.
— Не ударь байбиче мою жену ченгелом по голове, она бы не убежала…
Мекебай опустил руку с камчой:
— Да вы, видно, сговорились! Она притворилась, что убегает, а ты для виду пустился в погоню. Поехали в аил!
Они повернули коней.
Гнедой, на котором ехала Зуракан, успел отдохнуть, набрался сил и, словно косуля, помчался вверх по крутому склону.
— Ой, гляди! — вскрикнул Мекебай и стеганул камчой своего копя. — Плохо будет, если она опять сбежит…
Мужчины поскакали вслед за ней, хлопая на ветру полами халатов…
— Ай-ий-ий, Батийна-эже, — протяжно сказала Зуракан, — если б тогда не поддалась я уговорам Такебая, давно уже была бы в Чуйской долине, и не свалилось бы на меня столько бед.
— Не огорчайся, сестра! Не огорчайся!
Батийна то печально хмурилась, то улыбалась, любуясь Зуракан:
— Не женщина, а батыр! Ты еще счастливо отделалась. Где бы я нашла тебя, если б им удалось завалить тебя камнями? Отговорились бы: «Скрылась, мол, куда-то. А куда, сами не знаем».
Батийна приумолкла на минуту, глядя на Зуракан с любопытством и восхищением.
— Теперь послушай мою историю, что я пережила за это время.
Вот что она рассказала…
В городе
На третьи сутки после того, как покинула родной аил, Батийна на своей быстроногой рыжей кобыле со звездой во лбу подъезжала с провожатым к городу.
Прожив столько лет в горах, женщина впервые видела город с множеством высоких домов, с базарами, где рядами выстроились ларьки и лавки, где торгуют разного рода тканями, отмеривая их аршинами… В городе есть и скотный базар, широкий двор забит овцами, козами, коровами, а что там не вмещается, толчется на улице, запруживая ее. Так и шарят глазами купцы из Андижана. На базаре полно разных харчевен с дымящимися самоварами и окутанными паром касканами[6].
— Горячий ма-анту, жирный ма-анту! Оближется тот, кто его съел, и тот, кто еще не поел! — горланит чайханщик, зазывая прохожих, словно готов угостить тебя задаром. Но попробуй, сойдя с коня, съесть полдесятка-десяток его мант, как из карманов вытряхнут все твои деньги, и ты сразу повесишь голову, словно собака, которую сначала позвали, потом огрели палкой. Попробуй-ка не отдать ему денег, как он сразу взъестся: «Эй, невежда, кто будет расплачиваться за то, что ты поел у меня?!» И схватится за чумбур твоего коня.