Чингиз понял это. И когда его провели в гостевую восьмикрылую юрту, он сказал джигитам, что приведет себя в порядок с дороги и направится к Есенею отдать ему свой салем.
— Да будет так! — ответил старший из джигитов.
С этого приветствия — салема и начались все беды.
Оставшись наедине с Шепе и Абы, Чингиз снова продолжал свои расспросы об Улпан.
— Значит, говоришь, красавица?
— Сам-то я не видел, но все говорят, что токал Есенея — это чудо из чудес.
— Ну, и ты поможешь мне лучше увидеть это чудо?
— Посмотрим, султан. Стараться буду, как всегда, — с хитрецой обещал Абы, разжигая давно известное ему женолюбие Чингиза. В любой поездке он искал встреч с молоденькими аульными прелестницами, и Абы неизменно проявлял удивительную изобретательность, устраивая такие свидания.
Абы подозревал и на этот раз, что желание Чингиза увидеть Улпан сильнее желания приветствовать хозяина аула. И еще неизвестно, почему он так настойчиво решил несколько отклониться в сторону от прямой дороги к крепости.
Гостевую юрту Чингизу поставили на таком расстоянии от юрты Есенея, что к ней проще было доехать на конях. Но гости не спешили. Отпробовали отменно взболтанного кумыса, поели, немного отдохнули. И вместо того, чтобы поговорить о делах, Чингиз опять спросил:
— А вдруг я не увижу Улпан? Что ты тогда предпримешь, Абы?
— Не переживай того, чего не стоит переживать, Я тебе сказал, султан, — посмотрим. И посмотришь ее.
— Ты уверен в этом?
— Чингиз, ты гость в доме Есенея. Он — бай, он — батыр. Он — аксакал своего края. И когда мы пойдем к нему с приветствием, неужели он спрячет от нас свою токал? Так почти не бывает, султан!
Опасения Чингиза оказались напрасными. Абы говорил правду.
Улпан всегда была рядом с Есенеем в его доме. Поджидала она гостей вместе с мужем и на этот раз.
В ней нельзя было узнать прежней несдержанной, угловатой девчонки. Не прожив и года с Есенеем, она уже родила ему дочь, округлилась, ласками вошла в доверие к старику, приобрела над ним власть. Раньше ее баловал отец, теперь баловал муж. Об Улпан и в девичестве отзывались: конному не даст проехать, пешему — говорить. Так и теперь, вопреки обычаям, она вмешивалась в речи старших, храбро высказывала любое свое суждение и стала такой острой на язык, что многие побаивались при ней заходить в юрту мужа.
Изменился и сам Есеней. Он позабыл свои охотничьи забавы и, редко принимая приглашения, почти перестал бывать в соседних аулах. А если уж отправлялся в гости, то непременно в сопровождении Улпан. Туда, куда ей было неприятно идти, не делал шага и он. Немногословный и прежде, он теперь охотно предоставлял возможность Улпан говорить от своего имени.