— Ассалаумалейкум!
Впрочем, Есеней оказался зорче, чем предполагала Улпан. Чересчур пристальный взгляд Чингиза, брошенный на жену, не прошел для него незамеченным. И поэтому он молча протянул руку Чингизу, не ответил на приветствие.
Почувствовал себя неловко и сам Чингиз. Беседа не ладилась. Он поглядывал то на Есенея, то на Улпан. Молчал и Есеней, угрюмо опустив глаза, пока, наконец, не догадался приказать джигитам нести угощение.
В таких случаях не подают обильную еду — обед готовится для гостевой юрты, ограничиваются кумысом.
Отпробовали в молчании.
Чтобы как-то сгладить неловкость, первым заговорил Чингиз, уже пришедший в себя. Он коротко рассказал о цели своего путешествия.
Есеней никак не высказал своего отношения, протянув безличное:
— А-аа!
Снова наполнили кесе, снова выпили. Разговор не клеился.
— Я спешу, Есеке, в Кусмурун. Завернул к вам, чтобы вас поприветствовать. И с вашего разрешения пойду в гостевую юрту.
Есеней равнодушно согласился и продолжал сидеть так же хмуро, не поднимая глаз.
Обернувшись у выхода, Чингиз еще раз задержал долгий взгляд на Улпан. Она разрумянилась еще жарче. Она была такой чуждой этой скучной натянутой обстановке, этому грузному и уже старому угрюмому человеку. Ее живые глаза встретились с глазами Чингиза: «Свидимся ли мы еще? И если нет, то прощай, прощай».
В эту самую секунду Есеней опять посмотрел на них. «Ишь ты, переглядываются», — с ревнивой злобой приметил он и тут же решил отказаться от своего первого намерения поговорить и попировать с Чингизом в гостевой юрте. Об этом своем решении он сообщил не сейчас, а потом, сославшись на недомогание.
Но глаза двух молодых людей уже встретились. И ничего поделать было нельзя.
Когда гости отдалились от юрты Есенея, Чингиз не выдержал:
— Абеке мой, ответь, пожалуйста, мы видели сейчас ангела или человека?
— Я думаю, человека, — отвечал невозмутимый Абы, отличавшийся к тому же в этих делах вполне практической сметкой.
— Но как мне дотянуться до этого ангела своими руками?
Абы, уверенный, что до любой женщины дотянуться не так уж сложно, прямо не ответил на вопрос и начал набивать себе цену, рисуя всяческие препятствия на пути к Улпан.
— Право, не знаю как. Трудно, должно быть. Есеней лёг на дороге как старый черный верблюд. Слышать я о нем слышал, но вижу в первый раз. Ну и глыба! Ну и чудище! Ну и громадина! С какой стороны на него ни посмотришь — удивляешься да и только. Ты посмотри на его грудь. Ну чем не торба, набитая дорожными припасами. Голова ни дать ни взять — настоящий казан. А шея, как у быка! Но и нос и отвисшая нижняя губа — это у него от верблюда. И взгляд, как у разъяренного верблюжьего самца. А бородавку ты видел на подбородке? А лицо? Все в рябинках…