Абы так разошелся, что его нельзя было остановить. И хотя Чингиз примерно так же представлял себе Есенея, ему сейчас не хотелось о нем думать. И как только может его терпеть Улпан! Ее облик вытеснил из мыслей Чингиза все остальное. Он должен с ней встретиться. Встретиться во что бы то ни стало. И поэтому султан равнодушно слушал своего туленгута. Наконец ему надоела его болтовня.
— Хватит, Абы, давай о другом!
— А о чем ты хочешь говорить? — спросил Абы, прекрасно понимая, к чему клонит его хозяин.
— Как мне увидеть Улпан, как мне ее заполучить?
Абы сощурился, вздохнул:
— Нелегкое это дело. И знаешь, кто в этом виноват?
— Кто же, кто?
— Ты сам виноват, мой торе.
Чингиз уставился на Абы с недоумением:
— И в чем же я виноват?
— Ах, Шиге-жан! Только ты перешагнул порог юрты Есенея, так и воззрился на его токал. Будто никогда не видел баб. Старый волк мигом приметил это. Вот он и надулся. Мулла говорил — за одним человеком бредут сорок шайтанов. Ну, а за этой токал все сто. Позабыл ты осторожность, торе. Все сибаны, от младенцев-ползунков до стариков, следят за каждым ее шагом. Не так-то легко провести старого волка.
— Я согласен с тобой. Ты прав, Абы. — В каждом слове Чингиза звучали огорчение и мольба. — Но тебе и не такие узлы приходилось распутывать. Помоги, Абеке!
Абы поартачился вначале, но потом обнадежил своего султана:
— Не огорчайся! Что-нибудь придумаю. Испытаю судьбу. Но если уж ничего не получится — смотри, не ругай!
— У тебя непременно получится, — повеселел Чингиз.
— Наступят сумерки — приступлю к делу. Не вздумай меня искать, пока не вернусь.
Когда они находились уже довольно далеко от Есенея, Абы оглянулся и увидел женщину, выходящую из юрты. В лицо ее трудно было узнать — мешал платок, наброшенный на голову и низко спущенный на лоб. Но Абы сразу догадался, что это Улпан.
— Смотри, Чингиз, — тронул он его за плечо, — клянусь головой, это она. И вышла она проводить тебя глазами. Поверь мне — а женщин я знаю, — ты ей крепко пришелся по сердцу.
Женщина, словно почувствовав, что говорят именно о ней, круто свернула к оврагу, заросшему тальником. А хитрый Абы подумал, что если она направилась туда днем, почему бы ей и вечером не пойти этой же тропинкой. Подумал, но ничего не сказал Чингизу.
Тем временем в гостевой юрте все было приготовлено к празднику. Съехавшиеся аксакалы — старейшины, аульная знать, бии-краснобаи, домбристы и певцы пили кумыс из бездонного тай-жузгена, а на берегу Кундузды уже дымились котлы с мясом только что забитой яловой кобылы. Говорили о степных делах, поздравляли Чингиза с назначением в Кусмурун, осторожно выпытывали у ага-султана нового округа, кто у него будет теперь в друзьях и что он думает о возвращении аулов, согнанных с родных мест начальником крепости. Чингиз старался не посвящать приближенных Есенея в свои планы, но отвечал вежливо, шутил, когда можно было отделаться шуткой, и с достоинством принимал поздравления. Сосредоточиться и вести по-настоящему деловой разговор ему мешали мысли об Улпан.