Как часто живописец жалуется на бессилие кисти и красок, а поэт на убожество слов, которые не способны создать пластической, всеобъемлющей картины жизни.
Юлиуш Словацкий в «Путешествии на Восток» так начинает описание монастыря Мегаспийон:
А теперь я подумаю, как из букв и цифр
Нарисовать монастырь Мегаспийон,
и заканчивает такими словами:
И будешь видеть — не видишь? Все напрасно!
Я не сумею рифмой лучше описать…[6] (подстрочный перевод).
Когда в 1836 году Ламартин издал прекрасно иллюстрированную поэму «Жослен», он радовался, что художник выразил за него рисунком то, что он не сумел высказать словом и рифмой. В предисловии к поэме Ламартин писал, что «литература — это только попытка творчества, тогда как настоящее творчество зависит от изобретения такой системы, которая мысли, чувства и представления людей воплотила бы в образы без участия слов»[7].
Стремление к совершенствованию творческого процесса, к преодолению недостаточности выразительных средств неизбежно вело к возникновению мечты о некоем «сверхискусстве», применяющем все способы воздействия на человека, обращенном к зрению и слуху, включающем в себя одновременно элементы живописи, музыки и литературы. В XIX веке воплощение этого идеала чаще всего видели в театре. В одной из бесед с Эккерманом Гете так характеризовал духовное богатство и эмоциональную разносторонность театрального зрелища: «Вы сидите с полными удобствами, как король, и перед вами разыгрываются пьесы, предлагая вашему чувству и вашему уму все, что пожелаете! Тут и поэзия, и живопись, и музыка, и сценическое искусство, и все, что угодно. И когда все эти искусства вместе с чарами юности и красоты действуют сообща в один и тот же вечер и притом в лучшем составе, то получается ни с чем не сравнимый праздник» [8].
Белинский также видел в театре совершеннейшее из искусств, самое близкое нашим сердцам, ибо оно вернее и всестороннее передает чаяния и деяния человека [9]. И для Вагнера в его размышлениях об искусстве будущего отправным пунктом было соединение театра и музыки, воскрешение идеалов античной греческой драмы. Скрябин мечтал о «всесильном искусстве», объединяющем музыку, живопись, поэзию и танец. Во всех этих взглядах столь разных художников есть нечто общее: представление о синтетическом едином искусстве, пользующемся широкой гаммой выразительных средств ради всестороннего и возможно более полного отражения действительности.
Современное киноискусство и является воплощением этой мечты поэтов, живописцев, музыкантов, критиков — всех тех, кому звуки музыкальных инструментов, слова на бумаге или краски на полотне казались слишком бедными, слишком однозначными, чтобы передать все внешнее и внутреннее богатство мира и человека.