— На аукционе «Кристис» подобный предмет ушел за сто двадцать пять тысяч фунтов. Без дарственной надписи!
— Вот видишь! Мне еще гравировку удалять придется…
— Как удалять?! — остолбенело пролепетал Райхель. — Это же музейный предмет! Дарственная надпись Столыпину делает пепельницу почти бесценной!
Михаил Аркадьевич обернулся к кому-то невидимому в ракурсе обзора камеры. Донесся приглушенный рокот его голоса, привыкшего отдавать приказы:
— В срок не сделаете, будете отвечать!
Антиквар не слышал ответа человека, к которому была обращена фраза, по виску прокатилась капелька ледяного пота. Он, конечно, читал биографию бизнесмена, во всяком случае, ту версию, что была изложена в Интернете. Бывший партийный функционер. Работал при горкоме Кишинева в ту бытность, когда столица Советской Молдавии была неотъемлемой частью Советского Союза. В девяностые годы трудился в сфере силовых структур. Является учредителем и совладельцем медиахолдинга «Русское искусство». Говорят, что четверть всех произведений искусства, покупаемых частными коллекционерами, проходит через его руки. Женат, двое детей. На одной из фотографий, приложенных к тексту биографии, президент пожимает ему руку.
Круглое лицо бизнесмена закрыло экран смартфона.
— Так что решим, Боря? Будем дружить или ссориться?
Райхель глубоко вздохнул.
— Если бы я решил продавать пепельницу, Михаил Аркадьевич, то цена была значительно выше той, что называете вы.
— А моральный ущерб? — Голубые глаза сверлили антиквара, как два кинжала. — А потерянная репутация? Сколько она стоит, по-твоему?
— Я перезвоню! — пискнул Борис Семенович, отшвырнул смартфон, как ядовитую змею, и помчался в туалет. По пути он едва не сбил с ног продавца Вадика. Вадик был погружен в исследование меню своего новенького смартфона и на несущегося с белым лицом шефа не обратил внимания. Так же как и на двух покупателей, стоящих возле прилавка со значками. В другое время Борис Семенович сделал бы бездельнику Вадику замечание. Он ворвался в уборную, слыша, как в спину ему несется настойчивая трель смартфона. Брюки опали у белых икр, пронизанных сетью выпуклых вен, не ведающих солнечного света, ягодицы приятно охладил пластик. Некоторое время царила безмятежность, только часто билось в груди сердце и по-прежнему дрожала левая рука. Борис Семенович завершил свои дела, привел одежду в порядок, причесал густые, с седыми висками волосы, являющиеся предметом его гордости, внимательно посмотрел в зеркало. Там отразился шестидесятилетний мужчина с тонкими черными усиками и карими глазами, в которых угадывался беспощадный страх. Сорок две тысячи долларов в его положении были неподъемной суммой. Особенно сейчас, когда он внес большую часть суммы за загородный домик. Все как-то сложилось некстати, и картина художника Алексея Петровича Боголюбова, которую принесла симпатичная бабушка, пахнущая корвалолом и чем-то мясным, и неожиданный приезд в его маленький антикварный магазин Михаила Аркадьевича Розова. Розов был крупной московской шишкой, изредка Райхель продавал ему по Интернету безделушки из янтаря, который собирала жена Розова. Все одно к одному сложилось. И взнос за домик на Балтийской ривьере, который он не думал покупать, кабы не удачная сделка! Борис Семенович наспех посмотрел морской пейзаж, тот показался ему вполне приличным, да и Розов расстался с деньгами легко, по-гусарски. И еще потрепал антиквара по плечу по-приятельски, сморщил большой в красных прожилках нос.