– Однажды, – начала я, прервав затянувшееся молчание, – медоточивые камни мне любопытную картину показали. Они, знаешь ли, самые потаенные наши страхи наружу тащат. На этой картине девицу, невероятно на меня похожую, некий чародей жрал. Просто так, как будто обедал.
Неприятные воспоминания заставили поморщиться, я зябко обхватила себя за плечи:
– Понимаешь? Это мой ужас, он с самого детства со мной.
– Что, прямо за столом ел? – заинтересовался Марек.
– С салфеткой и столовыми приборами.
Марек расхохотался и попытался меня приобнять.
– Вот ты, Адель, селянка дремучая! С ножом и вилкой? Ты именно так все это себе представляешь?
– Ну так просвети, – не стала отстраняться я. – Как это делал бы ты, не будь связанным артефактом?
– Ты стала бы цветком, милая, белоснежным эдельвейсом, и… – В голосе Марека слышались мечтательные нотки, его пальцы гладили мою кожу в вырезе блузки, жаркое дыхание обжигало щеку. – Но это теперь неважно, нежная моя девочка. Неужели я совсем тебе не нравлюсь? Ты же хочешь меня, Адель, я знаю… Мы с тобой на всю жизнь связаны, так зачем откладывать приятный миг соединения? Я ведь страдаю, милая, ты обязана мою жажду утолить. Не ту, волшебную, а вполне человеческую, мужскую… Ты меня подчинила, ты за меня в ответе…
Мы не разжимали объятий, но я понемножку, шажок за шажком, теснила чародея к реке. Когда он отстранился, чтоб развязать шнуровку моей жилетки-корсета, я изо всех сил толкнула его в грудь. Марек сорвался вниз, полетел в ледяную воду.
– Остынь, пан пришлый! – крикнула я весело, наблюдая, как он барахтается. – Ну или голод свой мужской как-нибудь без меня утоли.
Он с трудом вскарабкался на берег, по-собачьи отряхнулся, уточнил, как именно я себе это утоление представляю, и, не получив вразумительного ответа (лучше б промолчал, честное слово!), расхохотался:
– Тебя, Аделька, очень забавно воспитали. Знаешь, в древности женские ордена были, где юных дев не к жизни, а к войне готовили. Ты точь-в-точь как те девы, только со сковородкой.
Я улыбнулась: все правда, воспитали из меня настоящую Берегиню, и никто не жаловался, кроме получивших по макушке сковородой.
– К тебе же память от моего удара вернулась, – вспомнила я ночную драку, – расскажи.
Марек хитро прищурился:
– А награду за правду я получу? Ну хоть крошечный поцелуй? Тогда ладно.
Я награды не обещала, но и не возразила. Марек еще потянул время, повел меня прочь от реки, усадил в сухой сочной траве, сел напротив, скрестив ноги, уперся ладонями в колени:
– С чего бы начать? Пожалуй, надо издали…
Чародей растерянно заморгал, зевнул и, к моему невероятному удивлению, завалился на спину.