и 4-я Красноармейская. В то время в «Ротах» помещались казармы Измайловского полка. Комната сама по себе была неплохая, но хозяева, мать и дочь, были несимпатичные особы, очень любопытные и довольно легкого поведения. Так что Марии Маркеловне после жизни у «старичков» и после обстановки нашего дома там было одиноко и неуютно. Я помогала ей устраиваться и потом не раз ее навещала. У нее для моих внезапных посещений в ящиках письменного стола всегда хранились хорошие конфеты и печенье. Комната эта была очень близко от Технологического, так что Алексею Евграфовичу недалеко было к ней оттуда идти. После того сообщения, которое мне сделал отец по дороге в театр, я места себе не находила, все ждала, когда же и как это все решится.
28 октября было заседание в Технологическом, отец предупредил Марию Маркеловну, что зайдет к ней. Я ждала его возвращения, страшно волновалась. Вернулся он поздно, мрачный и сказал мне: «Был у Марии Маркеловны, и больше туда не пойду». Больше он мне ничего не сказал. Раз он сам ничего не говорил, расспрашивать его было бесполезно. Я расстроилась и с нетерпением ждала 31 октября, это была суббота, и Мария Маркеловна должна была прийти к нам ночевать. Я ей, конечно, не сказала, какие слова мне сказал отец, просто спросила, как прошло его посещение. С ее слов я поняла, что ничего особенного не было сказано. Пришел он поздно, Мария Маркеловна была усталая, и, может быть, недостаточно ему обрадовалась, а он этим огорчился. Во всяком случае, никакого недовольства он в субботу не высказывал, все было как всегда.
В воскресенье я должна была ехать с Марией Павловной к портному, который шил мне зимнее пальто. Пальто было готово, нужно было его получить. Это было очень скромное полупальто темно-серого цвета, с каракулевым воротником и темной полосатой не шелковой подкладкой. Портной жил на Невском, недалеко от вокзала. Мы поехали, отец и Мария Маркеловна остались одни. Погода была плохая, шел первый мокрый снег. Я почти не смотрела на пальто, я чувствовала, что в наше отсутствие что-нибудь произойдет, так как видела, что отец был очень рад, что мы уходим. Когда мы ушли, он позвал Марию Маркеловну в кабинет и тут спросил ее, хочет ли она выйти за него замуж? Она растерялась, расплакалась, просила подождать. Он сказал, что если она не хочет, то он просит ее больше у нас не бывать. Когда мы вернулись, они оба были такие расстроенные, она плакала, и я вместе с ней. К вечеру все мы поуспокоились. 3 ноября Мария Маркеловна пришла к нам, они уже все окончательно решили, и отец сказал об этом Марии Павловне. Шампанского дома не было, и мы выпили за их здоровье хорошее темное токайское вино. С этих пор она часто, почти каждый день, приходила к нам, часто оставалась ночевать. Был Филипповский пост, до 8 января нельзя было венчаться. Нетерпение отца было так велико, что свадьбу наметили на восьмое.