Одновременно с домашними делами начались хлопоты другого рода: восстановление на работе в Университете, прикрепление хлебных, продовольственных и промтоварных карточек в закрытом распределителе, прописка паспортов. Хлопоты о том, чтобы Тоню оставили работать у нас, с трудом, но все же увенчались успехом. Наконец все хозяйственные дела были закончены. Мария Маркеловна с Тоней опять начали управлять нашей домашней жизнью, Катя продолжала работать в саду, но жила у нас. Алексей Евграфович опять сидел в кабинете на своем обычном месте около письменного стола на большом мягком кресле. К нему приходили многие университетские химики, вернувшиеся из эвакуации: С. А. Щукарев[525], В. М. Вдовенко, А. И. Якубчик.
Лаборатория ВМС, которой заведовал Алексей Евграфович, не пострадала от бомбежек, но была затоплена водой, когда лопнул водопровод. Воду откачали, но она уже успела там многое перепортить: мебель рассохлась, красивая дубовая фанера отклеилась, заржавели металлические вещи, пропали некоторые реактивы. Хорошо, что металлический натрий хранился в специальном шкафу, вделанном в стену высоко над полом, так что пожара не случилось. К нашему приезду основные работы по ремонту помещения лаборатории уже были закончены, но все еще немало работы по приведению ее в рабочее состояние осталось и на нашу долю.
В 1944 году Алексей Евграфович был награжден двумя орденами Ленина. В том же году отмечался юбилей Русского химического общества — семьдесят пять лет его существования. Алексей Евграфович как один их старейших его членов, член совета общества и бессменный редактор журнала общества с 1900 года, был удостоен этой высокой награды. В том же году исполнилось двадцать пять лет со дня основания ГИПХа, и Алексея Евграфовича наградили орденом Ленина как одного из основателей этого института и руководителя отдела органической химии. Торжественное празднование этого события состоялось в сентябре 1944 года уже после нашего возвращения. Алексей Евграфович, конечно, не мог на нем присутствовать, директор ГИПХа П. П. Трофимов, очень ценивший Алексея Евграфовича, относившийся к нему с глубоким уважением, пригласил на это торжественное заседание меня. Таким образом, я смогла передать Алексею Евграфовичу, как происходило это торжество, рассказать, как тепло отзывались о нем и о его значении для создания и развития ГИПХа Трофимов и другие выступавшие ораторы, передать ему приветствия и пожелания доброго здоровья от тех знакомых мне химиков, которых я там встретила.
Жизнь вступила в свою нормальную колею: работа в лаборатории, заботы об Алексее Евграфовиче, детях. По-прежнему каждое утро первая моя мысль была об Алеше, каждое утро в сердце просыпалась боль о тяжелой утрате, жгучие слезы украдкой. Я жила только мыслями о других: об Алексее Евграфовиче, Марии Маркеловне, Маше, Алешиных детях, Оле. Лично мне ничего не было нужно. Хотя Катя добросовестно охраняла всю войну наше имущество, кое-что все же пропало. Перебирая свои вещи и обнаруживая отсутствие тех или иных вещей, я оставалась глубоко равнодушной, вещи для меня не существовали. Позднее я только пожалела о пропаже целого ряда хороших книг, главным образом детских, которые Никита раздавал без отдачи сыну Вознесенского — Эрику — десятилетнему мальчику и другим. У меня сохранилась фотография, снятая для документов сразу после приезда: такой худой, даже изможденной, я никогда не была. Питались мы в Боровом вполне сытно, но тоска и беспокойство отнимали силы.