Маше было семь лет, пора было серьезно заняться ее учением. Решили отдать ее сразу во второй класс. Ближайшая к нам 21-я женская школа помещалась в здании бывшей мужской историко-филологической гимназии, расположенной рядом с Университетом, в здании Филологического института Университета. Чтобы подготовить ее во второй класс, решили пригласить учительницу Ирину Владимировну Лепко, которую нам рекомендовали в школе. Маша занималась легко и охотно, она красиво писала. Кроме школьных предметов, Маша занималась английским с внучкой знаменитого географа Тянь-Шанского[527], с которой мы связались через Олю и ее сестру Елену Михайловну. Она, конечно, прекрасно знала язык, но как преподаватель она была не особенно удачна.
С нашими воровскими знакомыми мы встречались в закрытых распределителях, чаще всего в промтоварных, встречали там и других знакомых, как самих ученых, так и их жен. Сами ученые, как большинство истинно культурных людей, держались в магазине просто и скромно, жены же иногда вели себя бестактно и бесцеремонно, чванливо задирая нос. Особенно запомнилась мне жена химика И. И. Жукова. Он был ассистентом у Л. А. Чугаева, кажется, он достался ему еще после Д. П. Коновалова. У Л. А. Чугаева скоро появился ряд талантливых молодых учеников. И. И. Жуков был старше их, но ничем себя не проявил, его прозвали Jean Bourd dor (Иоанном Златоустом) за любовь к разговорам, к бесконечным рассказам с разнообразными жестами и интонациями. Он всегда отличался самомнением, говорил с важным видом. Особых перспектив в лаборатории Л. А. Чугаева у него не предвиделось, и он ушел из Университета в другое место.
Алексей Евграфович не мог забыть характеризующий И. И. Жукова случай. Как редактор Алексей Евграфович просматривал присылаемые в журнал статьи. В редакцию поступила статья И. И. Жукова с соавтором о числах переноса в растворе тростникового сахара в разбавленной соляной кислоте. Авторы считали, что сахар в этих условиях останется сахаром, тогда как им должно было бы быть известно, что сахара в этом растворе не может быть, так как он превращается в присутствии кислоты в глюкозу и фруктозу. Алексей Евграфович вернул авторам их статью, указав им на их невежество. Впоследствии И. И. Жуков вернулся в Университет, стал там заниматься коллоидной химией. На последних выборах в Академию наук И. И. Жуков был избран членом-корреспондентом, и жена его держалась невероятно важно.
Я наблюдала, как она выбирала для него носки и еще какое-то белье. Она говорила с продавщицей голосом, который раздавался по всему помещению: «Покажите мне другие носки, Иван Иванович таких не носит! Ивану Ивановичу нужны более мягкие», — и дальше в таком же роде. Было смешно и противно ее слушать. На заседаниях совета химического факультета И. И. Жуков держался с большим апломбом, выступая, говорил важно, закинув голову назад. Перед войной он читал для студентов курс истории химии, до того скучно, что аудитория была почти всегда пустой. После войны пересматривали планы преподавания химического факультета, и вместо курса химии вообще решили ввести курс истории химии в России и СССР, разделив его на две части: историю органической химии и историю неорганической химии. Историю органической химии поручили читать мне. Когда И. И. Жуков узнал, что я буду читать этот курс, он сначала сказал: «Вы?», — а потом кивнул важно головой и сказал: «Я думаю, вы это хорошо прочитаете!». Возможно, из-за той статьи или из зависти к тому глубокому уважению, которым пользовался Алексей Евграфович, И. И. даже не пошел на похороны Алексея Евграфовича, которого провожали на кладбище все химики города.