С опасностью для жизни ему удалось отстоять несколько человек, другие сами себя спасали тем, что публично каялись в своих ошибках. В актовом зале Университета на многолюдном собрании выступал Дмитрий Николаевич Насонов[539], профессор Университета, член-корреспондент Академии наук, сын академика Насонова, с которым встречались в семье Ирины Старинкевич. Тяжело и больно было слушать, как этот уже не молодой, глубоко культурный человек, стоя за кафедрой, каялся в грехах, стряхивал с себя скверну морганизма. В советской действительности и не то еще случалось. Примерно в это же время отрекся от своего отца сын академика В. Н. Ипатьева[540], уехавшего в Америку в командировку и оставшегося там навсегда.
Владимир Владимирович Ипатьев хотел жить, хотел работать, боялся за свою семью, другого выбора у него не было. При написании научных статей опасно было цитировать работы зарубежных ученых, это рассматривалось как «преклонение перед Западом», что могло повлечь за собой опасные последствия. У нас на химфаке, а вероятно, и на других факультетах, устраивали собрания сотрудников, на которых делались доклады, с разбором и изучением отдельных глав труда Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». Аудитория всегда была полна, никто не решался отсутствовать на таких собраниях.
Ремонт НИХИ продвигался медленно, мы все еще работали в лаборатории Лебедева, две кафедры на одной территории. Но, хотя и в тесноте, работа шла успешно. Теснота была очень большая, но А. И. Якубчик все не разрешала превратить самую большую комнату лаборатории, ту, в которой стоял бюст С. В. Лебедева, в рабочую комнату. С. Н. Данилов добился все же того, что в этой комнате поместили доску и устраивали в ней собрания кафедры с докладами сотрудников. Надо отдать справедливость А. И. Якубчик, что она охотно мирилась с теснотой, с присутствием в лаборатории такого большого количества лиц, посторонних кафедре ВМС, и ни разу не дала нам почувствовать, что она тяготиться таким положением дел.
Работать приходилось много: руководить работой дипломантов, следить за работой моей аспирантки Шейны и работать самой. Все ученики Алексея Евграфовича продолжали работать в тех областях, в которые он их вывел. Его последние аспиранты, Оглоблин и Зельманович, заканчивали свои диссертации. А. И. Лебедева писала диссертацию. Институт докторантуры при Академии наук просуществовал недолго, так как жизнь показала нецелесообразность такой подготовки кадров высшей квалификации. За три года выполнить докторскую диссертацию можно было только в том случае, если у докторанта ко времени его поступления в докторантуру уже имелся большой задел, и ему оставалось за три года закончить, отшлифовать и оформить диссертацию, сделать же за три года всю целиком полноценную работу практически было невозможно.