Если же вы восстановите Республику при помощи иностранцев, если Генуя откроет вновь свои ворота войскам чужеземцев, будьте уверены, вас станут называть губителем своей страны и убийцей своих соотечественников.
С другой стороны, не думаете ли вы, что те самые люди, которые сегодня демонстрируют вам такое рвение в ваших делах, первыми же в один прекрасный день и объявят вас своим угнетателем и врагом? А так как вы не сможете поровну распределить между всеми, оказавшими вам услуги и сослужившими службу, вашу благосклонность, те, которые посчитают себя обделенными, непременно станут вашими злейшими врагами.
Мне хорошо известно, что честолюбие и любовь к власти имеют огромное влияние на людей вашего звания, возраста и достоинства, и они легко увлекают людей зрелищем почестей и славы, но, в то время как пылкая фантазия ваша будет вводить вас в заблуждение, здравый смысл должен уметь ей воспротивиться, указав на то, что негоже человеку разумному ценою возможной гибели уже имеющегося в его руках счастья, давать увлечь себя несбыточными мечтами, устремись в погоню за химерой.
Кроме того, подумайте над тем, что справедливое и умеренное употребление честолюбия порождает и формирует самую высокую добродетель, в то время, как избыток честолюбия всегда приводит к самым печальным последствиям».
Графа Фиески до глубины души взволновала эта речь, доводы, ему приведенные, были весьма основательны и внушали доверие к человеку, который их приводил. Некий генуэзец Веррина, человек незаурядного ума, обширных познаний, устремленный ко всему великому, решительный и заклятый враг нынешнего правительства, беззаветно преданный Джованни Лодовико, попросил слова и так отвечал на речь Кальканьи:
«Тирания — высшее зло, которое может выпасть на долю любой республики. Положение, в котором оказалась наша, вызвало болезнь, которая помимо глубокого морального уныния и упадка, возбудила в умах и душах больных жгучее желание выздоровления. Вам подобает, граф, способствовать исполнению желаний народа, стонущего под беззаконной властью Дориа, исполнению надежд лучшей и здоровой части аристократии, которая тоже, но втайне, оплакивает участь родины. И пусть не говорят мне о вашей молодости как о непреодолимом препятствии в осуществлении таких славных планов. Когда же и свершать великие дела, как не в возрасте, когда самый жар крови рождает отвагу и тем способствует успешному завершению дела, в котором холодный расчет и трусливая осторожность лишь создают непреодолимые трудности и препятствия.
Негоже, чтобы прекрасные качества, которыми наделила вас природа, угасли в плену пустых и бесплодных рассуждений холодного разума, в котором и остался всего лишь слабый отблеск былого огня, давно уже лишенный жара и силы.