тоненькие иголки,
скрадывает звуки, приглушает цвета,
наши кости становятся тоньше, звончей, прозрачнее,
словно сделаны изо льда.
тише, тише,
ничего больше не говори,
снег лежит у нас на глазах, на лицах, на одеялах,
больше нет у нас месяцев, дней и лет,
только снег засыпает кварталы,
и так тихо,
тихо внутри.
КОТ
Если честно, то мерзкий зверь, вот видишь царапины на руке?
Вместо «муррр» говорит «ке-ке-ке»,
оставляет шерсть на полу, на диване, даже, кажется, на потолке.
Такой весь неласковый, даже строгий,
ходит по столу и сует мне в тарелку ноги.
Он мне достался случайно, его хозяин уехал,
а эта сволочь меня невзлюбила сразу:
оставлял на всех вещах моих клочья меха,
не давался в руки, зараза.
«Надо было не брать», — мечтаю теперь с тоской,
ну а нынче не сбагришь — кому он нужен такой.
...Прихожу с работы — бросается в ноги, испуганно смотрит в глаза,
остроухая лобастая голова:
«Ну куда ты опять уходила? Почему мне никто не сказал?
Знаешь, как я переживал?»
Трется, тычется лбом, подставляет погладить спину:
«Ну скажи, пожалуйста,
ты ведь больше меня не покинешь?»
Вот они лежат в темноте, не спят,
Вот проем окна — темно-синий пустой квадрат,
тихо, словно звуки тонут в большой воронке,
словно даже сердце останавливается в груди.
и она уткнулась ему в плечо,
и дышит тихонько,
думает, что надо не разбудить.
В горле все скребет — оно бывает так при простуде,
вот сплошная кругом зима, далеко до лета.
«кем нас подменили, мой хороший,
кто эти люди?
почему они так далеко друг от друга,
на разных концах планеты?
Как просить прощения за эту тоску, за пустоту внутри?
Господи, не бросай,
посмотри на нас, посмотри».
И вжимается в плечо ему, словно в поисках остатков тепла,
замирает земля под тихой снежной порошею.
Он целует ее в макушку
и думает: ну не плачь.
Что ты, моя хорошая.
Я лежу на спине, ты втыкаешь в меня иголки,
время тянется медленно, не кончается долго-долго,
ты втыкаешь их в каждую мышцу, покрываешь ими всю кожу,
и они качаются надо мною незрелой рожью,
как от ветра,
и это совсем не больно,
только дрожь по телу проходит вдоль, но
я готов.
Я лежу на спине, у меня не осталось слов,
я люблю тебя больше, чем есть их в любом из людских языков,
ты втыкаешь иголки — несильно, неглубоко,
и они становятся как антенны, они растут,
поднимаются выше неба за пять минут,
растворяются в космической мгле,
и я вижу все, что есть на земле.
...небеса склоняются, сдавливают, корежат.
Я не чувствую боли, просто кончается кожа.
Ты склоняешься надо мной (я молчу, я не шевелюсь):
«я люблю тебя, милый,
я люблю тебя,
я люблю...»
Нет, я не хотела об этом, но я скажу,