Сколько бы ни ходила, а всегда вернешься домой,
шепчешь расцарапанными губами: «не забирай его, боже мой,
потому что рыжее солнце светит зимой,
потому что трасса ложится под ноги, и над нею мерцает зной,
потому что целый мир становится передо мной,
когда он стоит за моей спиной».
ДЕВЯНОСТЫЕ
Мы повзрослели: прошлое кажется вымыслом,
отзвуком небывалых, нездешних музык.
Из девяностых — так незаметно выросли
и поступили в вузы.
Словно закончилось теплое долгое лето, и
мир изменился, что был знаком и дорог.
Мы называем их —
прошлым десятилетием,
не замечая своих оговорок.
Нам-то куда остается? Дальше ли, выше ли,
или — к стене, на колени, пулю в затылок?
Да, девяностые. В общем, спасибо, что выжили.
Круто, что было.
(Вот я сижу — очки, и передняя парта,
портрет президента — кто тут его еще помнит?
дома — нет света, у папы снова запарка,
и отопления нет ни в одной из комнат,
вот мы едим картошку с подсолнечным маслом,
по телевизору будет про Тома и Джерри,
вот я бегу из школы — светло и ясно,
и не бывает ни горечи, ни потери).
Дверь за спиной захлопывается с силою,
вытолкнув в жизнь — холодную и сырую.
...я — диктофон небесный, я все фиксирую,
там расшифруют.
Дети двухтысячных в парке играют в карты,
из девяностых — в офис, в одежде строгой.
Что остается нам? — эти цветные кадры.
И черно-белых еще немного.
Я умею смеяться, драться и целоваться,
я люблю молодое вино и старые хохмы.
Это все, что есть у меня, — дурное бахвальство
и еще нахальные рыжие лохмы.
Не умею работать, краситься и готовить,
но отлично умею корчить разные рожи.
Это все, что есть за спиной у меня — а то ведь
вовсе без багажа оставаться как-то негоже.
(Вот сидела в обнимку с пельменями и кипяточком,
и стучала по клавишам, мысля в надрыве пьяном —
нихрена, ребятки, еще не поставлена точка,
ваш Париж
еще подавится
д’Артаньяном).
Как меня крутила-вертела ваша столица,
на моем похудевшем брюхе сжимая жвалы,
а потом смотрю и вижу: пока что злится,
но уже совсем понятно, что не сжевала.
И пока мне хватает смеха, и куража, и
молодой голодной злости — я вот, вживую,
и, конечно, понятно, что кого-то я раздражаю,
тем не менее — извините, но существую.
Я умею, чтоб пыль в глаза — и пиши пропало,
я живу, смеюсь и почти никогда не ною,
так и будет огонь,
покуда хватит запала
и однажды
не зачерпну
пустоту
за спиною.
говорят мол зачем они с нами так
говорят мол знаем, чего хотим
собирается в поле иван-дурак
а над полем курится дым
оставался бы ванечка вот стряпня
остывает
вернешься хоть на ночлег?
с каждым днем становится меньше дня
холодает
не выпадает снег