История и теория наций и национализма (Филюшкин, Федоров) - страница 54

Крайним выражением этой точки зрения является определение национализма как политической религии. Оно развивалось в работах ученых, анализировавших процессы в странах Азии и Африки, где, в самом деле, национализм очень тесно связан именно с религиозными течениями и фактически мало отличим от них. Национализм был особенно востребован в обществах, только что освободившихся от колониальной зависимости: «Национализм как страстная и пуританская идеология массового самопожертвования прекрасно отвечал целям элит новых государств, поскольку в условиях национального освобождения от колониального правления он ставил знак равенства между новой единой нацией и недавно получившим независимость государством и побуждал граждан трудится на благо всей нации. Таким образом, государство и его однопартийный или военный режим стали воплощать единство нации, которая наделялась чертами истинной церкви. Она стала чистым, безгрешным и цельным сообществом, которому граждане должны поклонятся так же, как прежде общины верующих поклонялись богу. Иными словами, национализм поставил нацию на место бога, сообщество граждан на место церкви, а политическое царство на место царства божьего, но во всех остальных отношениях копировал формы и черты традиционных религий»[99]. Религиозный аспект национализма в ряде азиатских стран проявляется в том, что в нем видят мессианское движение, воплощение мечты о лучшем будущем (при ненависти к «неправильному» настоящему), причем дело доходит до совершенно потрясающих лозунгов, подражающих традиционным религиям, например, Мишель Афлак, идеолог сирийской партии БААС, утверждал, что «национализм – это любовь».

Национализм во многом является симптомом кризисного состояния общества и одновременно – довольно эффективным инструментом по исправлению этого кризиса (другое дело, что последствия лечения иной раз оказываются хуже болезни). В эпоху модернизации национализм для ряда стран и народов оказался прогрессивным процессом, мобилизовавшим и консолидировавшим народы, способствовавшим переходу от традиционного общества с его монархизмом и преобладанием аграрного строя к индустриальному обществу с демократической политической системой. Национализм помог народам пройти войны второй половины XIX – начала XX в. и принес свободу нациям, поднявшим голову и построившим свою государственность на обломках распавшихся в 1918 г. европейских империй. В XX в. национализм способствовал краху колониализма и освобождению бывших колониальных народов Азии и Африки.

Вместе с прогрессивной ролью национализм проявил и свою ксенофобную, насильственную сторону. Национализм в значительной степени был связан с расизмом. Э.Хосбаум так объяснял причины и особенности этой связи. Примерно во второй половине XIX в. «этнический национализм получил громадную поддержку: на практике – благодаря все более массовой миграции народов; в теории – вследствие преобразования, которое претерпело ключевое для социологии XIX века понятие “расы”. Во-первых, давно и прочно утвердившееся деление человечества на “расы”, отличающиеся по цвету кожи, превратилось теперь в более сложную систему “расовых” признаков, по которым различались народы, имевшие примерно одинаковую светлую кожу, например, “семиты” и “арийцы”, а среди последних – нордическая, альпийская и средиземноморская группы. Во-вторых, дарвинистский эволюционизм, дополненный впоследствии тем, что стало известно под именем генетики, представил расизму чрезвычайно убедительную, на первый взгляд, систему “научных” аргументов, оправдывавших дискриминацию и даже, как выяснилось затем, изгнание и массовое уничтожение “инородцев”. Все это были сравнительно поздние феномены. Так, антисемитизм приобрел специфически “расовый” (в отличие от культурно-религиозного) характер лишь около 1880 г.; главнейшие проповедники германского и французского расизма (Лапуж, X. С. Чемберлен) действовали в 1890-е гг., а “нордическая” тема вошла в расистские и прочие теории лишь около 1900 г… Более того, существует явная аналогия между, с одной стороны, характерным для расистов настойчивым требованием сохранения расовой чистоты и их ужасом перед пагубными последствиями смешанных браков, а с другой – упорным желанием очень многих (если не большинства) разновидностей лингвистического национализма очистить национальный язык от чужеродных элементов»