Поэт сделал пару неуверенных движений, качаясь из стороны в сторону, словно полагал, будто где-то здесь есть другая дверь – выход, и затем начал бродить туда и сюда по камере. Присутствия Уинстона он пока не замечал. Его тревожный взгляд уперся в стену, примерно на метр выше головы Уинстона. Обуви на нем не было; большие грязные пальцы выглядывали из дырявых носков. Он явно не брился несколько дней. Щетина покрывала его лицо до скул, придавая ему хулиганский вид, который едва ли сочетался с его крупной, но дряблой фигурой и нервозными движениями.
Уинстон попытался выйти из ступора. Он должен заговорить с Амплфортом, несмотря на возможный крик из телеэкрана. Вполне вероятно, что Амплфорт и принес бритвенное лезвие.
– Амплфорт, – позвал он.
Крика из телеэкрана не последовало. Амплфорт, слегка удивившись, замер. Его взгляд медленно фокусировался на Уинстоне.
– А, Смит! – сказал он. – И вы!
– А вас за что?
– По правде говоря, – он неуклюже присел на скамью напротив Уинстона, – существует лишь одно преступление, ведь так? – произнес он.
– И вы его совершили?
– Видимо, да.
Он поднес руку ко лбу и надавил на виски, словно пытаясь что-то вспомнить.
– Такое бывает, – неопределенно начал он. – Мне вспоминается один случай – возможный случай. Без сомнения, неосторожность. Мы выпускали академическое издание стихов Киплинга. Я позволил себе оставить в конце строки слово «Господь». Я ничего не мог с ним поделать! – добавил он почти негодующе, поднимая при этом голову и глядя на Уинстона. – Изменить его было невозможно. Оно рифмовалось с «побороть». Вы понимаете, что к «побороть» во всем языке есть только двенадцать рифм? Целыми днями я взрывал себе мозг. НЕ БЫЛО другой рифмы.
Выражение его лица изменилось. Раздражение исчезло, и с минуту поэт выглядел почти довольным. Сквозь грязь и щетину показалось что-то вроде научного энтузиазма, радости педанта, обнаружившего какой-то бесполезный факт.
– А вам никогда не приходило в голову, – спросил он, – что вся история английской поэзии определялась тем, что в английском языке недостаточно рифм?
Нет, ни о чем таком Уинстон не думал. Да и в нынешних обстоятельствах эта мысль не показалась ему важной или интересной.
– Вы знаете, сколько сейчас времени? – поинтересовался он.
Амплфорт опять сделался растерянным.
– Я и не думал об этом. Меня арестовали, может быть, два дня назад, а возможно, и три. – Его взгляд заскользил по стене, словно он еще не потерял надежды увидеть там окно. – В этом месте, что ночь, что день – все едино. Я не знаю, как здесь определять время.