1984 (Оруэлл) - страница 154

– Я думаю, что я существую, – неуверенно сказал он. – Я сознаю собственную идентичность. Я родился и умру. У меня есть руки и ноги. Я занимаю определенную точку в пространстве. И ни один материальный объект не может одновременно со мной занимать эту точку. В этом смысле существует Большой Брат?

– Это неважно. Он существует.

– Большой Брат когда-нибудь умрет?

– Конечно, нет. Как он может умереть? Следующий вопрос.

– Братство существует?

– Этого, Уинстон, вы никогда не узнаете. Если даже мы решим отпустить вас, когда закончим с вами работать, и если даже вы доживете до девяноста лет, вы никогда не узнаете, будет ответом на этот вопрос «да» или «нет». Пока вы живы, вам никогда не разгадать эту загадку.

Уинстон лежал молча. Его грудь начала подниматься и опускаться чуточку быстрее. Он так и не задал вопроса, который первым пришел ему на ум. Он хотел спросить, а язык будто не поворачивался. По лицу О’Брайена проскользнуло нечто вроде удивления. Даже его очки, казалось, иронично заблестели. Он знает, вдруг подумал Уинстон, он знает, что я собираюсь спросить! И при этой мысли слова буквально вырвались из него:

– А что такое комната 101?

Выражение лица О’Брайена не изменилось. Он сухо ответил:

– Вы знаете, что такое комната 101, Уинстон. Все знают, что такое комната 101.

Он поднял палец, сделав знак человеку в белой куртке. Сеанс явно подошел к концу. Игла вонзилась в руку Уинстона. И он почти сразу же погрузился в глубокий сон.

– Ваше выздоровление состоит из трех стадий, – сказал О’Брайен. – Обучение, затем понимание, а потом принятие. Вам пора переходить ко второй стадии.

Уинстон, как обычно, лежал на спине. Но теперь ремни были свободнее. Они все еще фиксировали его на лежанке, но он мог слегка пошевелить коленями, поворачивать голову набок и поднимать руки до локтя. Шкала-циферблат тоже вызывала меньше ужаса. Он мог избежать боли, если достаточно быстро соображал: О’Брайен теперь поднимал рычаг главным образом тогда, когда Уинстон демонстрировал глупость. Иной раз весь сеанс проходил без использования прибора со шкалой. Количество сеансов он припомнить не мог. Весь процесс, казалось, тянулся неопределенно долго – может быть, неделями, перерывы между сеансами иногда занимали несколько дней, а иногда – лишь час или два.

– Лежа здесь, – заметил О’Брайен, – вы часто задавались вопросом – и даже как-то меня спрашивали, – зачем Министерство любви уделяет столько времени вам и беспокоится о вас. И оставшись один, вы тоже не могли найти правильного ответа на этот вопрос. Вы могли понять устройство общества, в котором вы жили, но не понимали его мотивов. Вы помните, как написали в дневнике: «Я понимаю КАК; я не понимаю ЗАЧЕМ»? Думая «зачем», вы начинали сомневаться в том, что вы нормальны. Вы прочли КНИГУ, произведение Гольдштейна, или хотя бы ее часть. Вы узнали что-нибудь, чего не знали раньше?