1984 (Оруэлл) - страница 163

– Скажите, – спросил Уинстон, – скоро меня расстреляют?

– Может пройти много времени, – ответил О’Брайен. – Вы трудный случай. Но не будем терять надежду. Все рано или поздно исцеляются. А потом мы вас расстреляем.

Ему стало намного лучше. Он полнел и делался крепче день ото дня, если стоило говорить о днях.

Белый свет и гудение никуда не исчезли, но камера была немного удобнее, чем те, в которых ему довелось побывать раньше. На дощатой лежанке имелись подушка и матрас, а рядом стояла табуретка, на которой можно сидеть. Его искупали и довольно часто разрешали самому мыться в жестяной раковине. Даже теплую воду для мытья приносили. Ему дали новое нижнее белье и чистый комбинезон. На варикозную язву наложили повязку с успокаивающей мазью. Ему удалили остатки зубов и выдали новый протез.

Прошли недели, а может быть, месяцы. Сейчас можно было бы вести счет времени, если бы он хотел это делать: похоже, что его кормили через равные промежутки. Он получал, как он понимал, трехразовое питание в сутки; иногда у него возникал смутный интерес относительно того, кормят его ночью или днем. Пища была на удивление хорошей: на каждое третье кормление приносили мясо. А однажды даже дали пачку сигарет. Спичек у него не было, но никогда не разговаривающий с ним надзиратель, который приносил ему еду, давал ему прикурить. От первой затяжки ему стало плохо, но он перетерпел и растянул пачку на длительное время, выкуривая по полсигареты после каждого приема пищи.

Ему принесли белую грифельную доску с огрызком привязанного к ее углу карандаша. Сначала он ею не пользовался. Он пребывал в полном оцепенении, даже когда не спал. Часто он лежал в промежутках между кормлениями и почти не шевелился – иной раз дремал, а иной раз впадал в какое-то полулетаргическое состояние, когда невероятное усилие требовалось даже для того, чтобы просто открыть глаза. Постепенно он привык спать со светом, бьющим в лицо. Казалось, это уже не имеет значения, разве что сны более связные. А сны в это время ему снились постоянно, и всегда счастливые. Он был в Золотой стране, или сидел среди огромных, великолепных, залитых солнцем руин с матерью, с Джулией, с О’Брайеном и ничего не делал – просто сидел на солнышке и говорил о каких-то приятных вещах. А мысли, которые бывали у него раньше, теперь приходили к нему только в раздумьях о снах. Ему казалось, что сейчас, когда исчезла стимулирующая его боль, он утратил способность к умственному усилию. Он не скучал, он не имел желания беседовать или отвлекаться. Просто быть одному, чтобы тебя не били и не допрашивали, чтобы давали поесть, чтобы вокруг было чисто – вот что его совершенно удовлетворяло.