– Пароход! – закричал он. – Берегись, начальник! Бахнет по башке! Быстро ложись!
Пароходом пролы почему-то называли ракету. Уинстон мгновенно упал на землю лицом вниз. Пролы, предупреждая о таких вещах, почти никогда не ошибались. Видимо, они обладали инстинктивным чувством, которое говорило им, что через несколько секунд упадет ракета, а ведь ракеты, как известно, движутся быстрее звука. Уинстон зажал голову руками. Мостовая будто поднялась с грохотом – и по спине застучали какие-то предметы. Встав, он обнаружил, что весь покрыт осколками разбившегося поблизости окна.
Он снова отправился в путь. Бомба уничтожила несколько домов в двухстах метрах дальше по улице. В небе висело черное облако дыма, а под ним – клубы гипсовой пыли, в которой виднелась толпа людей, собравшихся у развалин. Небольшая куча гипса лежала прямо на тротуаре, в середине ее он увидел ярко-красную полосу. Подойдя поближе, он понял, что перед ним человеческая кисть. Сама рука, кроме кровавого края, была совершенно белой и напоминала гипсовый слепок.
Он отпихнул ногой находку в канаву и затем, дабы обойти толпу, свернул в переулок направо. Уже через три или четыре минуты он вышел из зоны бомбового поражения и очутился в гуще гудящей уличной жизни, где все вели себя так, будто ничего не случилось. Было почти двадцать часов, и в винных лавках, куда пролы часто ходили (они называли их «пабы»), буквально не протолкнуться. Закопченные двери беспрестанно открывались и закрывались, выпуская запах мочи, опилок и скисшего пива. В углу, образованном выступом дома, очень близко друг к другу стояли трое мужчин, и тот, что посередине, держал сложенную газету, которую двое других читали через его плечо. Уинстон, даже еще не приблизившись к ним и не различая выражения их лиц, увидел по позе мужчин, что они чем-то крайне увлечены. Наверняка читали важное сообщение в газете. До них оставалось всего несколько шагов, как вдруг группа разделилась, и двое затеяли нешуточное препирательство. Казалось, они вот-вот бросятся в драку.
– Ты что, мать твою, не можешь послушать, что я говорю? Говорю тебе, ни один номер на семерку в конце не выиграл за четырнадцать месяцев!
– Выиграл, было!
– Нет, не было! У меня дома все записано за два года, на листке бумаги. Каждый раз пишу, как часы. Говорю же: ни один номер на семерку…
– Да на семерку и выиграл! Я могу тебе почти весь этот чертов номер назвать. Четыре ноль семь в конце. Было в феврале, на второй неделе февраля.
– Какой февраль, твою бабушку! У меня все черным по белому. Говорю же тебе: ни один номер…