Глупость, какая глупость; сердце говорило ему: сознательная, беспричинная, самоубийственная глупость. Из всех преступлений, которые мог совершить член Партии, это скрыть труднее всего. В действительности идея впервые посетила его в форме видения – пресс-папье, отражающееся в крышке раскладного столика. Как он и предполагал, мистер Чаррингтон легко согласился сдать комнату. Он явно был рад тем нескольким долларам, которые ему принесла сделка. Он не выглядел шокированным и не начал оскорбительно подмигивать, когда выяснилось, что Уинстон хочет снять комнату для любовных свиданий. Вместо этого, глядя куда-то вдаль, он завел разговор на общие темы. Причем столь деликатно, что создавалось впечатление, будто он почти и невидим. Уединение, как он сказал, – это ценность. Каждому нужно место, где он мог бы иной раз побыть один. И когда у кого-то есть такое место, всем остальным, кто знает о нем, следует просто из чувства приличия держать это знание при себе. Казалось, он почти растворился в воздухе, как он умел это делать, когда добавил, что в доме два выхода, один из которых ведет на задний двор и затем дальше, в переулок.
Под окном кто-то пел песню. Уинстон выглянул, укрывшись при этом за кисейной занавеской. Июньское солнце все еще высоко стояло в небе, и на залитом его лучами дворе внизу суетилась между корытом и бельевой веревкой огромная женщина, основательная, словно нормандский столб, с коричнево-красными руками, в фартуке из мешковины, болтающемся на лямках; она развешивала целую охапку белых квадратных тряпиц, в которых Уинстон опознал детские пеленки. Всякий раз, когда рот ее освобождался от бельевых прищепок, она затягивала мощным контральто:
Ах, эти безнадежные и давние мечтанья,
Они прошли, как тот апрельский день.
Но голос твой вновь пробудил воспоминанья,
На сердце опустив надежды тень!
Эту мелодию последние несколько недель распевал весь Лондон. Одна из бесчисленных песенок, подобная тем, что специально для пролов публиковало особое подразделение Департамента музыки. Тексты к песенкам такого рода сочинялись без какого-либо человеческого вмешательства с помощью устройства под названием «версификатор». Но женщина пела настолько мелодично, что ужасная чепуха звучала почти приятно. Он слышал голос женщины и шарканье ее башмаков по каменной плитке, детские крики на улице, а где-то вдалеке слабый гул транспорта; сама же комната казалась на удивление тихой по причине отсутствия телеэкрана.
Глупость, глупость, какая глупость, снова подумалось ему. Часто встречаться здесь несколько недель и не попасться – просто немыслимо. Но искушение иметь тайное местечко, по-настоящему собственное, в доме, и притом рядом, было слишком велико для них обоих. В течение некоторого времени после того, как они побывали на колокольне в церкви, им никак не удавалось организовать новую встречу. Накануне Недели ненависти сильно удлинили рабочий день. Оставалось еще больше месяца, но ведущиеся обширные и сложные приготовления требовали дополнительных усилий буквально от каждого. В конце концов, они оба сумели взять выходной в один и тот же день после обеда. Они договорились отправиться на полянку в лесу. Накануне вечером они накоротке встретились на улице. Как обычно, Уинстон почти не смотрел на Джулию, двигаясь навстречу ей в толпе, но и бегло брошенного взгляда хватило, чтобы понять: она бледней, чем всегда.