– У миня другое чувство.
– Тогда очень рад за него.
– Бабки иму предложил. Он отказался. Этот говнюк женатый на калифорнийской красотке. У ниво двое чудесных малых дочурок, они от ниво без ума, и он их воспитует. А я своего пацана вообще редко вижу.
Больной пожимает плечами, но сморит на меня с пониманием. Понижает голос до шепота:
– А то я не знаю. Мы же с тобой оба на заботливых папаш не тянем, – он украдкой поглядывает на сына, – ну и хули? Так как же, блядь, Бегби добился таких успехов?
Больной скалится с тем надменным презрением, которого так и не смог скопировать ни один человек, с кем я сталкивался по жизни:
– Наверно, у тебя есть бабки! Ты не вручил бы мине этот конверт, если б сам не был упакован по полной. – Он стучит изнутри по карману. – Клубы? Вегас? Раз уж проболтался за всю эту хуйню, поздняк прибедняться!
В общем, рассказываю ему за свою работу и раскрутку диджея Техноботана.
– Так ты, значит, греешь руки на этой ебаной срани – диджеях-электронщиках? На этих мудозвонах с драм-машиной и стилофоном?
– Вообще-то, нет. Тока один с них приносит мине серьезное лавэ. Другой – чистая благотворительность: щитай это сентиментальностью, но миня всегда прикалывала его хуйня. Третья – гипотетическая лошадка, вряд ли окупится. На эту парочку я трачу практически все, чё зарабатываю на главном клиенте, ну и я такой слабачок, чё не могу их выгнать. Ищу четвертого и пятого. Я так рассудил: если не диджеить самому, а руководить пятерьмя за двадцать процентов с носа, как раз то на то и выйдет. Покамесь у меня их трое.
Больной никак не реагирует на мои откровения. Явно думает, чё я жалуюсь на безденежье, просто чёбы избежать нового головняка и гемора.
– Читал за этого голландского мудака – Техноботана. У него ж денег как грязи. Если ты на двадцати процентах с иво заработков…
– Ну ладно, у меня хата в Амстердаме и квартира в Санта-Монике. С голоду не пухну. Держу немного хрустов в банке – с тех, чё не отстегнул на обратку тибе, а еще на лечение и уход за пацаном.
– А чё с пареньком?
– Аутизм.
– Малой Дейви… дурбецельские гены? – думает он вслух, намекая на моего покойного младшего брата.
Его сын и племяш резко оборачиваются.
У миня подымается злость, но я ее сдерживаю и смарю на ниво пренебрежительно.
– Я уже начинаю за это жалеть, – киваю на конверт, от которого раздулся иво карман.
– Извини, – говорит он, и это звучит почти вежливо, – непруха еще та. Ну так чё это ты решил со мной щас ращитаться?
– Я хочу жить. От слова жить, – подчеркиваю, и в памяти всплывает лицо Викки, смеющееся, аппетитное, голубоглазое, как она откидывает назад пряди выгоревших на солнце светлых волос, которые вырвались из своего загончика. – Не просто существовать, – настаиваю, когда звучит свисток в конце тайма. – Ращистить все это дерьмо с прошлого.