Степан чураки мои осмотрел, просвистел литовскую припевку и доволен остался, когда я ему один отдал.
— Когда к Авдотье наведаться собрался?
— Заутро беспременно.
— Караулы-то не убавили?
— Какое убавили! Еще пригнали. Драят паркет, везде обои меняют. Серебром обшивают.
— Возьми медведя моего, пускай Авдотья Ивану Антоновичу подарит.
— Да у твоего Ивана знаешь сколь игрушек — на всю твою деревню хватит и еще на десять останется.
— А такой нет.
— Ин ладно. А чего не женишься, коль так детишек любишь?
— Погулять еще хочу.
— Тоже верно. А я, видать, на Дуське женюсь. Убили ее мужа-то шведы. Сладкая баба, и добрая и крепкая, будто яблочко высоцкое. Кидок я на бабью крепость. Настрогаем мы с ней сынов поболе, чем ты чурок принес, благо мое долото не затупится лет сто… Давай-ка причастимся по маленькой.
Степан принял две чарки, я пить не стал, надобно было еще раз протравить медведя, да и встать поране. Дядя Пафнутий велел свежего песку навозить и напилок…
Ага-Садык ежеденно ждал прихода персиянских слонов и сам водил Рыжего гулять: авось, думал, тех слонов на большаке повстречает. И довстречался — вернулся с утреннего гуляния, а под глазом шишка, охал и стонал он. У Рыжего спина в ссадинах была, на правом ухе кровь проступила.
— Кто ж вас так? — спросил дядя Пафнутий.
— Гвардейцы! — Ага-Садык погрозил кулаком в сторону казарм. — Аллах да покарает их…
Рыжий вошел в амбар и залег на свежие напилки с песком.
— Что они там, поднесь опохмеляются, что ли, со дня рождения наследника? — спросил дядя Пафнутий. — Иль неймется идти противу шведа, засиделись в столице?.. Сафка, зови слонового лекаря.
Сходил я к лекарю и вернулся. Дядя Пафнутий с янтарным камнем возился. Повертывал его и так и сяк, нюхал и даже языком лизал.
— Кислит, — молвил он. — А отчего, неведомо.
— А напилки отчего липнут к нему?
— С похмелья всех на кислое тянет. Ты лучше ответь, зачем гвардейцы Ага-Садыка и Рыжего избили?
— В отместку, видать.
— Ага-Садык их обидел иль Рыжий?
— А припомни, Рыжий палкой огрел обидчика в казарме.
— А Ага-Садык кому досадил?
— Не он, а его земляк, посланник персиянский, что в Питер едет со слонами. Он солдат наших обухом достает, и моего брата тоже…
— Ить верно! — согласился дядя Пафнутий. — Как по Писанию: деды яблоки ели, а у внуков оскомина. Поди тронь посланника, мигом война зачнется с Персией. А Рыжего и Ага-Садыка, стало быть, бить ненакладно. Ой, народ, что красавец, что урод… Слышь, намедни чистил я кирпичной крошкой самокип. Долго, до золотого блеску. А после потер янтарь-камень и удумал посмотреть, прилипнет ли он к самокипу. Подношу, мизинец промеж них можно было просунуть, — и тут ка-а-ак сверкнет дугой искра, будто молния, из камня и в медной стенке исчезла. И что я подумал сразу: если насадить на сосну медный штырь — может, он быстрей молнию из мироколицы на себя притянет, а?