— Кто такая Сандра?
— Думаю, ты понял из разговора: она поставляет девушек для высшего общества, зарабатывая этим больше, чем на съемках в кино. Это ее основной доход. И все наличными: никаких чеков. Она не верит ни в какие проценты, и я с ней согласен.
— Кого она приготовила для меня?
— Какую-то новенькую. Живет с ней в одном доме. Больше добавить нечего. Боишься, что окажется твоей бывшей женой или что-то в этом роде?
— Я не говорил, что был женат, — сказал Бадди.
— Намекал, — подправил Рекс.
— Ты прав, — подтвердил тот. — Был. Дважды. Я не боюсь, что они могли стать дежурными девушками: одна умерла, а другая замужем за тромбонистом в Нью-Йорке.
— И которую из них напомнил тебе «Дорожный блюз»?
— Мертвую. Ей нравился «Ленивец» — мелодия, в которую Ходжи вставил фрагмент из «Дорожного блюза».
— Покажи-ка, — попросил Рекс.
Бадди взглянул на него.
— Ты хочешь, чтобы я вновь сел за пианино? Ну, хорошо. — Он сыграл отрывок из «Ленивца». — Что еще тебе исполнить?
— Ничего, если ты не в настроении.
— Понимаешь, я впервые в доме у кинозвезды, когда нет никакого общества. Я играл и у Генри Фонды, и Джимми Стюарта, и у других, но там всегда было много народа. И в этом большая разница.
— Что ты имеешь в виду?
— Хорошо, возьмем тебя. Ты приезжаешь куда-то на вечер, шеф подходит к нам, говорит, это Рекс Синклер, будто бы мы и не знаем. Велит нам сыграть несколько мелодий из шоу, просит тебя послушать немного и получает сотню долларов или чуть больше. Я играю, ты подходишь со стаканом, слушаешь. Видя дрянное пианино, предлагаешь сотню и везешь сюда. И вот мы вдвоем: ты — одна из самых блистательных «звезд» кинобизнеса, я — клубный пианист.
— Допустим, не один из самых-самых. Мельче Фонды или Стюарта, но с постоянной работой. Я снимаюсь в фильмах, на которые им не наплевать.
— Мне неизвестны ваши закулисные дела, но для меня ты большая звезда. И когда я попадаю сюда, мы играем дуэтом: я — на пианино, ты — на ударных. Мило. Тебя бы близко не подпустили к приличному оркестру, разве что в каком-нибудь захудалом джаз-банде сжалились бы и позволили иногда подрабатывать. Ноты знаешь?
— Да, научился.
— Так, как стучишь ты, лучше не браться за инструмент: просто фальшивишь. От такой игры может стошнить, а ты наслаждаешься.
— О’кэй. Ты заключаешь, что все оказалось иначе, чем ты предполагал.
— Как бы там ни было, я не хотел бы очутиться на твоем месте. Что у тебя? Дом, гараж с теннисным кортом наверху и три лимузина? Это же почти нуль! В четыре утра ты обращаешься к бандерше…
— В том-то и штука, что я могу это.