Магия состояла в том, что если упомянуть выдуманную версию событий между делом, можно было заставить его усомниться в собственной памяти. Она видела неуверенность в его глазах, взгляд бегал по потолку, пока он пытался решить для себя, какая версия более достоверна. Еще большая магия заключалась в том, что если повторять что-то регулярно, упорно и без нагнетания, то его воспоминания разрушались, заменяясь на измененную версию с придуманными им самим деталями. То, как придуманная ею условная кошка стала в его управляемом сознании реальной кошкой с именем, цветом, отметинами, убеждало ее сильнее, чем причиненная ею физическая боль, что она – психологический манипулятор и негодная мать, ломающая сына.
На видео Хейтс сказала:
– Это твоя мама тебе рассказала?
Генри ответил:
– Моя мама меня любит, но говорит, что я всех раздражаю и все усложняю. Моей маме будет лучше жить без меня. Мои мама и папа были бы женаты и вместе ездили бы по миру. Я не должен был родиться.
Боже. Неужели он действительно так думал? Неужели она заставила его так думать? Ее иногда одолевали мрачные мысли (как и любую мать), но она всегда мгновенно раскаивалась. И уж точно она никогда не говорила ему ничего подобного. Откуда он это взял?
– Тебе это мама сказала, Генри? Это она поцарапала тебя? – спросила Хейтс.
Он посмотрел прямо в камеру, глаза расширились, так что зрачки стали похожи на синие мячики в бассейне. Он покачал головой.
– Царапина от кошки. Меня поцарапала кошка соседей. Это злая кошка. Кошка меня ненавидит.
Ей хотелось схватить пульт и остановить видео. Выдернуть шнур от телевизора, или сбросить его на пол, сломать, что угодно, лишь бы прекратить поток лжи из уст Генри, гораздо более ужасный и невыносимый, чем сама царапина.
– Прекратите! Прекратите! – закричала Элизабет, растягивая слово, чувствуя, как оно разлетается по залу и отскакивает от стен. Она видела, как судья раскрыл рот, потрясенный ее взрывом, услышала стук молотка и его слова:
– Тишина, тишина в зале суда!
Но она не замолчала. Она стояла, зажмурившись, заткнула уши руками и повторяла снова и снова, громче и громче, пока слова не начали больно царапать горло, и она больше не слышала голос Генри:
– Не было кошки. Не было никакой кошки.
Он сидел в машине, вычисляя, как застать Мэри одну. Янг, насколько он знал, дома не было. Подъехав, он наблюдал, как Мэри помогала Паку заехать в дом, но машины на месте не было. Он припарковался там, где его никто не заметит, и уже минут тридцать сидел в машине, ожидая, пока что-нибудь произойдет: Мэри одна выйдет на улицу, Пак уедет, смелость вкупе с нетерпением дадут ему пинка и вытолкнут из машины.