Элизабет обернулась к Терезе. Она уже списала со счетов возможность, что кто-то заступится за нее, встанет на ее сторону, без стыда сядет рядом с ней. Она убеждала себя, что ей все равно, ведь ей уже не за чем жить. Но было больно, что те, с кем она ходила на одни и те же сеансы, не удосужились проведать ее, спросить сами себя, а она ли это сделала. Ее определили виновной по умолчанию.
И вот одна из них рядом, готова стать другом. Признательность разлилась внутри, как вода в шарике, угрожая вырваться наружу потоком благодарностей, которые Элизабет в силах была озвучить. Она смотрела на Терезу, стараясь глазами передать, как она ей благодарна.
Тут она заметила серебристый отблеск в толпе. Глава демонстрантов, женщина с самодовольным ником ГордаяМамаАутиста. Она ожидала, что Шеннон разобьет так называемое алиби этой женщины вдребезги, унизит ее, но звонок по поводу поджога сместил внимание Шеннон на Пака, благодаря чему эта женщина смогла спокойно сидеть и наблюдать за процессом, будто невинный прохожий. Элизабет ощутила, как желчь согревает горло, знакомый укол ярости, ненависти и осуждения. Если бы не эта женщина, ее сын был бы сейчас жив. Ему было бы девять, он пошел бы в четвертый класс. Рут Вайс с ее зловещими угрозами и попытками разрушить жизнь Элизабет, о чем она узнала во время того судьбоносного звонка Китт, о котором она теперь так жалела. Тот звонок выбил у Элизабет почву из-под ног, лишил способности мыслить рационально и привел к тому моменту, о котором она будет сожалеть всю свою жизнь. Серия идиотских, необъяснимых поступков, которые предопределили ее собственную жизнь и, как выяснилось, жизнь Генри.
Элизабет повернулась к Терезе и представила себе ее в жуткой огненной западне, пока она сама распивала вино, праздновала окончание ГБО и наслаждалась сигаретой между пальцев. Интересно, что подумает Тереза, если узнает все о том дне, если узнает, что Элизабет, ее ненависть к Рут Вайс, виновны в смерти Генри?
Шеннон ненавидела детектива Пирсона.
– Надменный, самодовольный сукин сын, – сказала она после их первой встречи, и повторила после того, как он дал прямые показания. – Не могу выносить этот писклявый голос. У меня на него аллергия.
Элизабет ожидала, что ей будет больно видеть мужчину, который подвел ее к телу Генри, ее сына, как к какому-то предмету. Но она его просто не вспомнила. Ни лица, ни даже жутко нелепого голоса. Она не помнила, что он говорил, и вместо того, чтобы подмечать несоответствия, как просила Шеннон, она могла лишь пассивно смотреть, как программу по телевизору.