— Нехорошо, молодые люди.
Я почему-то решил: с этим человеком можно не хитрить, взволнованно объяснил:
— У нас большое несчастье.
Владимир Иванович переложил из руки в руку очки, буднично ответил:
— Сюда с другим и не приходят. — Открыл дверь кабинета, сделал размашистый жест. — Прошу!
Кабинет был обставлен просто и скромно. От середины двухтумбового письменного стола отделялся другой стол — длинный и узкий. Словно солдаты в строю, стояли самые обыкновенные стулья — с высокими спинками и жесткими сиденьями. Телефонные аппараты — на такой же, как и в приемной, подставке — находились справа от кресла с протершимися подлокотниками.
— Располагайтесь. — Владимир Иванович отодвинул стул, грузно опустился на скрипнувшее сиденье.
Стараясь не грохотать, мы тоже отодвинули стулья.
— Слушаю вас.
Я решил, что говорить будет Волков — самый языкастый из нас, но он кивнул мне, и я сбивчиво рассказал обо всем, что произошло ночью. От напряжения стало поламывать в висках. За последний месяц это повторялось часто. Я понимал — последствие контузии, мысленно повторял стихи Семена Гудзенко: «Мы не от старости умрем — от старых ран умрем». Полгода назад, в годовщину Победы, я процитировал эти строки просто так, не думал, что они постоянно будут возникать в памяти.
Закончил я свой рассказ восхвалением Самарина. От неуверенности не осталось и следа — я говорил то, что чувствовал, во что верил. Это, видимо, подействовало на Владимира Ивановича. Он подошел к телефонам, назвал какой-то номер, после довольно продолжительной паузы сказал кому-то:
— Приветствую, приветствую…
Поговорив о чем-то, не имеющем никакого отношения к Самарину, Владимир Иванович внезапно спросил о нем, и я сразу почувствовал, каким напряженным и осторожным стал он. На другом конце провода, должно быть, спросили, что интересует прокурора, но Владимир Иванович не стал объяснять это, с властной интонацией потребовал:
— Принесите-ка мне постановление и протоколы… Нет, нет, именно мне! — Опустив трубку на рычаг, он снова сел, побарабанил пальцами по столу. — Обещать, молодые люди, ничего не могу, кроме одного: разберусь в этом деле сам. Зайдите ко мне через неделю.
— Через неделю? — ужаснулся Гермес.
Владимир Иванович поморщился, потер поясницу.
— Спешка только при ловле блох нужна…
— Свой брат — фронтовик, — сказал Волков, когда мы, миновав неприступно возвышавшуюся над пишущей машинкой секретаршу, очутились на улице.
— Почему так решил? — поинтересовался я.
— Почувствовал.
Гермес огорченно вздохнул.
— Я думал — с лейтенантом вернемся.